его. Он сказал, что никогда не пробовал ничего вкуснее, а когда налил бурбон ниже, от жара и трения его языка у меня закружилась голова.
– Эм, да. Он… хорош, – умудряюсь выдавить я, мое лицо пылает.
– Черт, я так и знала!
Даже несмотря на плохую связь, я слышу, как Тэмми хлопает в ладоши.
– Расскажи подробнее, – начинает она, когда я вижу, как на подъездной дорожке останавливается машина. Мистер Джексон сегодня рано вернулся домой.
– Извини, Тэм. Мне пора, – быстро говорю я, мои щеки все еще пылают. – Я расскажу тебе все грязные подробности позже, обещаю.
Тэмми вздыхает в трубку. За последние недели это наш первый полноценный разговор.
– Как скажешь, малолетняя соблазнительница. Просто будь осторожна…
Она не успевает закончить предложение – мистер Джексон уже входит в дом и направляется ко мне. Я вешаю трубку, не попрощавшись, потому что даже не подозреваю, что мы разговариваем в последний раз.
Иногда человек так легко ускользает из вашей жизни, что вы спрашиваете себя, был ли он в ней вообще.
Тэмми назвала меня малолетней соблазнительницей. Сегодня вечером, снимая то, как он медленно входит и выходит из меня, мистер Джексон говорит, что мы друг друга стоим, что он наконец-то встретил свою судьбу. Когда он кончает, закатив глаза и привалившись к моему теплому телу, у меня впервые возникает ощущение, что, возможно, мистер Джексон ошибается. Потому что в тот момент, когда он прикасается к моей коже, я осознаю собственное превосходство. Его потребности можно удовлетворить. Он уже удовлетворен, в то время как я могу выжить с огромной, зияющей дырой в животе. Я могу сделать его счастливым, в то время как мое собственное нутро останется пустым от горя.
Тогда я слышу голос своей матери, вспоминаю, как лежала рядом с ней в постели, когда мне было лет восемь или девять. Она плакала, и я осмелилась войти в ее комнату. Правда, пришлось подождать, пока не хлопнет входная дверь – и еще немного, чтобы убедиться, что я в безопасности. Я подползла к ней и обняла своими тонкими детскими ручками. Она позволила себе поплакать еще минуту, прежде чем, шмыгнув носом, вытерла слезы простыней и повернулась ко мне. Как лица некоторых людей смягчаются от грусти, так и лицо моей матери в свете того раннего утра казалось прекрасным. Она поцеловала меня в нос.
– Не беспокойся обо мне, Алиса. У меня просто выдался трудный день. Он может отправляться хоть в ад, мне все равно. Это всего лишь еще один глупый мужчина, который полагает, что имеет надо мной какую-то власть. Он решил, что я позволю плохо обращаться со мной, потому что… – она обвела рукой комнату, и я поняла, что она имела в виду, – эта кровать, этот дом, этот город принадлежат ему. Грядет еще один переезд.
Моя мать еще некоторое время жаловалась на парня, чье имя я уже не могу вспомнить. К тому времени, когда взошло солнце, она, казалось бы, начисто стерла его из памяти, словно излечившись от страшной болезни. Было довольно занятно
