изумленно рассматривал роскошный, невероятно дорогой шлем, стоящий перед ним на специальной болванке, которые обычно можно увидеть в лучших оружейных.
– Однако… – Гийом обошёл вокруг шлема, оценивая не столько красоту гравировок на нём, сколько прочность и удобство. – Если это плата герцога Анжуйского за разбитую голову, то, ей-богу, Танги, твоя голова того не стоит. Какая сталь! Какая работа! У нас такую не делают. Как думаешь, германская, или итальянская?
– Испанская, – медленно выговорил Танги.
– Да? – Гийом с сомнением поднял брови. – Тебе виднее, конечно… Но подарок хорош! Не ожидал от его светлости. Не служи я уже у герцога Орлеанского, поехал бы проситься на службу в Анжу. Если там так залечивают раны – эта служба как раз по мне.
Он ещё раз обошёл шлем и, поскольку брат задумчиво помалкивал, отхлебнул вина из бутыли, стоящей в изголовье походной кровати.
– А вы тут неплохо живете, – Гийом радостно осмотрел бутылку, – и вино отменное! Откуда такое?
– Из Сомюра, – ответил Танги. – Подарок её светлости мадам Иоланды.
– Ого! Семейство решило тебя обласкать? – Гийом присел к брату на край постели и понизил голос. – Что происходит, Танги, откуда такое внимание?
– Не знаю…
Танги дю Шастель покосился на остальных раненных. Сегодня днём, когда принесли сначала вино, а потом шлем, кое-кто из них заметил с усмешкой, что капитану очень повезло с герцогской женитьбой. Дескать, такая щедрость Луи Анжуйскому не свойственна, но с тех пор, как появилась герцогиня, в Анжере всё стало с ног на голову…
– Ты должен чем-то ответить, – развел руками Гийом. – Брат ты мне, или не брат, но, повторяю, твоя голова таких подношений не стоит.
– А я и отвечу!
– Чем же?
Танги дю Шастель осмотрел свои поношенные доспехи, лежащие прямо на земле, далеко не новую одежду на брате и устало прикрыл глаза.
– Бесконечной преданностью, Гийом, – прошептал он. – Больше у меня, всё равно, ничего нет.
В благодатном 1403 году брак между герцогом Анжуйским и мадам Иоландой Арагонской был вознаграждён появлением первенца. Его, как водится, назвали Луи, и жизнь герцогской четы основательно переменилась.
Уж и так всю беременность мадам Иоланда провела в Анжере, полностью оградив себя от поездок, волнений и всяких случайностей, которые могли привести к потере ребёнка. Но, когда спустя полгода после рождения Луи выяснилось, что герцогиня снова в тягости, Луи Анжуйскому пришлось столкнуться с новой, ещё не раскрытой чертой её характера, и он уже не знал, радоваться ему, или огорчаться.
– Вам следует возобновить притязания на Неаполитанский трон, мой друг, – заявила мадам Иоланда, едва ли не сразу после крестин новорожденной девочки, которую нарекли Мари. – Если Господу будет угодно даровать нам ещё сыновей,
