даже не разговаривает, – с вызовом заявляет она, явно подслушав наш разговор. – И нам придется жить в этом ужасном доме.
– Робин, пожалуйста, не надо… – Я пытаюсь как-то смягчить эту тему.
– Я есть хочу, – перебивает меня Робин, отворачиваясь. – В этом доме есть что-нибудь поесть?
Я прекращаю разговор и готовлю ужин: варю спагетти и разогреваю заранее сделанный соус. Но даже стоя у плиты, я спиной ощущаю, как Зора сверлит меня взглядом. Я знаю, что у нее ко мне еще целая куча вопросов, которые пока что остались без ответа.
6
Во время еды настроение Робин немного улучшается, и она болтает с Зорой об Америке и оставшихся там друзьях. Но как только ужин заканчивается, она поднимается к себе в комнату. Я ставлю тарелки в раковину, и мы с бутылкой вина перемещаемся в гостиную на бесформенный диван.
– Кажется, Робин совершенно не в восторге от всей этой затеи с переездом сюда, – говорит Зора, допивая свое вино и снова наполняя бокал. – И ты до сих пор еще не рассказала, как к этому всему отнесся Эндрю.
Я не хочу говорить об Эндрю. Ни сейчас… Ни когда-либо вообще… Я молчу, надеясь, что Зора догадается о моем состоянии и оставит эту тему в покое.
– Бедняжке Робин, должно быть, очень тяжело сейчас, – говорит Зора, пристально глядя мне в глаза. Я пытаюсь выдержать ее взгляд, но через несколько секунд отворачиваюсь, с трудом сглатывая подступивший к горлу комок. – Тебе, наверное, тоже нелегко.
Ее голос смягчается.
Да, мне очень нелегко… И ты, моя дорогая подруга, не знаешь и половины всей той тяжести, что камнем лежит у меня на сердце. Зора больше ни о чем не спрашивает. Она бесцельно бродит кругами по гостиной. Я слежу за ней глазами, попутно изучая потрепанные обои на стенах и облупившуюся краску на потолке. В нише рядом с камином есть полочки, на которых расставлены старые фотографии и фарфоровые украшения.
– Мне всегда было любопытно, почему эти статуэтки такие уродливые, – говорит Зора, беря в руки одну из них. – Что с ними не так?
Она подходит ко мне. В руках у нее одна из тех парных фигурок, что стоят на каминных полочках здесь и на втором этаже и которые так меня раздражают. Эта статуэтка изображает улыбающуюся мать с корзиной фруктов в руках, из которой маленький мальчик берет яблоко. Другая фигурка из этой пары представляет собой отца, наклоняющегося к маленькой девочке, чтобы положить конфету в ее протянутый передник. Раскрашены статуэтки в чересчур слащавые пастельные оттенки розового, голубого и зеленого цветов, выражение их застывших лиц тоже какое-то приторно-нездоровое.
– Мать была одержима ими, – говорю я. – Когда я была маленькой, мне они очень нравились. Теперь-то я тоже от них не в восторге. Я помню, как в детстве тайком от матери пробиралась сюда, чтобы просто поглазеть на них. Как-то раз я даже осмелилась взять одну из них в руки. Но была внезапно поймана с поличным. Мать так сильно заорала на меня, что от
