ноября. Вот что получается.
– Подумать только… – испуганно отозвалась Сидзуко и затем добавила с таким видом, будто все еще не могла уловить сути дела: – Значит, кнопка оказалась на чердаке уже после того, как оторвалась от перчатки.
– Мало того что после. Вся загвоздка состоит в том, что она оторвалась не тогда, когда г-н Коямада поднимался на чердак. Если бы кнопка отлетела от перчатки на чердаке да так там и осталась, все было бы просто и понятно. Но ведь она появилась на чердаке по крайней мере месяц спустя после того, как оторвалась от перчатки. А это уже труднее объяснить, не правда ли?
– Да, – задумчиво произнесла Сидзуко. Лицо ее было бледно.
– Конечно, можно предположить, что кнопка осталась в пиджаке г-на Коямады и выпала в то время, когда он находился на чердаке. Но я сомневаюсь, чтобы ваш муж в начале зимы ходил в той же одежде, что и в ноябре.
– Вы правы. Муж придавал большое значение одежде и перед Новым годом всегда одевался в зимний костюм.
– Ну вот видите. Это предположение в самом деле маловероятно.
– Да. Но тогда выходит, что Хирата… – Эту фразу Сидзуко не закончила.
– Вот именно. В этом деле слишком заметен почерк Сюндэя, и моя докладная записка нуждается в серьезных поправках. – Я коротко изложил Сидзуко свои соображения о том, что все это дело напоминает собрание сочинений Сюндэя Оэ, что в нем присутствует чересчур много улик, что от них так и веет подлогом. – Быть может, вам это невдомек, – продолжал я, – но образ жизни Сюндэя действительно не укладывается ни в какие рамки. Почему он не допускает к себе посетителей? Почему избегает встречи с ними, то переезжая на другую квартиру, то отправляясь в путешествие, то сказываясь больным? Почему, наконец, он снимает дом на улице Сусакитё в Мукодзиме, вносит арендную плату, но так и не поселяется в нем? Сколь ни сильна в нем склонность к мизантропии, все равно это выглядит странным. Странным, если только все это не нужно ему было для подготовки к убийству.
Я сидел на кровати рядом с Сидзуко. Как только я заговорил об убийстве, Сидзуко в страхе теснее придвинулась ко мне и до боли сжала мою руку.
– Если разобраться, я был всего лишь марионеткой в его руках. Он подбрасывал мне ложные улики, я же слепо принимал их на веру. Одним словом, я послушно играл отведенную мне им роль. Ха-ха-ха! – засмеялся я над самим собой. – Сюндэй – страшный человек. Понимая ход моих мыслей, он любезно снабжал меня соответствующими уликами. Нет, такое дело не по зубам профанам вроде меня. Будь я не писателем, склонным к скоропалительным заключениям, а профессионалом-следователем, я не блуждал бы вокруг да около, не выдвигал бы сумасбродных идей. Однако, если все же считать, что преступником является Сюндэй Оэ, возникает множество несообразностей. Все эти несообразности, затрудняющие расследование, проистекают от принятой мною посылки, что Сюндэй Оэ – законченный злодей. Несообразности, о которых я говорю, в конечном счете требуют ответа
