в базовый лагерь, куда мы оказались втиснутыми вдвоем.
Впрочем, единственное, что было важно: Радд проник в мое сознание с первых минут, и с каждым часом перелета в южном направлении, в самом начале предприятия, которое, как я уже понимал, станет труднейшим из всего, на что я когда-либо решался, моя уверенность таяла. Мне казалось, словно он смотрит на меня через сиденье и думает: «Справиться с этим парнем – пустяшное дело».
Это чувство внезапно заставило меня вспомнить первый день занятий девятого класса в крупной средней школе города Портленда, штат Орегон. Внутри толпились дети, которых я не знал, в основном из более престижных, богатых районов города. Я вошел в школу в поисках своей классной комнаты и шкафчика для вещей и тогда почти сразу ощутил себя, как и теперь, самозванцем, попавшим в чуждое мне место, где я плохо ориентировался. Юго-восточный Портленд, где я вырос, теперь стал оживленным районом города, где располагаются одни из лучших ресторанов и музыкальных площадок. Но в конце девяностых дети, что наводнили мою новую школу, происходившие из более престижных районов в Западных холмах, считали, что восточнее реки Уилламетт – лишь пустыри, где ютятся гаражи, магазины автомобилей и домики, построенные в промышленные времена для рабочих старого лесозавода и порта. Они считали квартал, где я жил, бедным, неинтересным и недостойным, а иногда и по-настоящему опасным.
Меня спасло то, что я нашел друга. Дэвид Бойер тоже пришел в этот класс с неправильной стороны и, как я, остро сознавал, что это многое меняет. Мы стали союзниками, и каждый из нас пестовал затаенную злобу и стремился что-то доказать, хотя бы потому, что мы были в меньшинстве. Мы помогали друг другу смотреть в лицо неизвестности.
И это воспоминание заставило меня осознать: Радд тоже, как и я, смотрел в лицо неизвестности. Он обладал резервами глубокого опыта, которого у меня, несомненно, не было, но опыт мог лишь относительно помочь в месте, где человеческий след на местности был слабым, незаметным и тонким. Он познал одни из самых трудных, жестоких истин Антарктиды и испытал их. Но в Антарктиде, как я знал от поседевших ветеранов, у которых брал советы и обучался, а также на опыте своего краткосрочного пребывания там, определяющей характеристикой была непредсказуемость.
Антарктида установит условия того, что возможно, – всех неизвестных и переменных ветров и бурь, льда и пронизывающего мороза. И ни Радд, ни я не знаем, чего ожидать каждый день или даже каждую минуту и какие качества будут решающими.
Импровизация и находчивость будут определять наши судьбы и исход дела так же, как во времена ранних первопроходцев Полюса, которые, по сути, не могли знать – еще не было самолетов и спутников – даже того, какая местность их ожидает впереди. Импровизация имела решающее значение для меня и Радда, ведь, в сущности, мы не знали, можно ли в принципе совершить и выдержать то, что мы оба пытались сделать.
Попытка капитана Скотта использовать в 1911 году сани с
