style="font-size:15px;"> Я посидел с ней, побеседовал под образами, посетовал на отсутствие мест в гостиницах.
– Да ты не переживай, видимо Господь тебя сюда привёл. На все воля Божья.
Матушка выдала мне комплект чистого, с любовью постиранного белья и проводила до большой общей залы. В зале были побеленные стены, полукруглые потолки с колоннами, деревянные полы и такие же деревянные кровати без матрасов. Со стен строго смотрели образа и горели тусклые лампады. На деревянных кроватях отдыхали, а в углу у образов молились несколько монахов.
– Ты уж не обессудь, мил человек. Условия у нас тут строгие, сам понимаешь. Это место в основном для монахов, да для паломников существует, миряне и не знают о нём, вот только тебя Господь Бог и привёл, видимо угодно ему так. Да ты не стесняйся, приходи, располагайся, скоро у нас вечерняя молитва и ужин, садись за общий стол. Пища у нас простая, скромная, но голоден не останешься. На всё Божья воля, храни тебя Господь.
С этими словами добрая старенькая матушка удалилась по своим делам, оставив меня в монашеском общежитии. Примерно через час местные постояльцы позвали меня на ужин. Я присоединился к ним, прочитав единственную тогда молитву, которую знал – Отче наш. На ужин была картошка с грибами, чёрный мягкий хлеб, овощной салат и несколько селёдок. Что Бог послал. Но никогда больше я не ел ничего вкуснее, чем тот скромный ужин в монашеской келье, и никогда я так не насыщался, как той простой пищей. Казалось, что она даёт силы не только телесные, но и духовные. Я не стал пытаться заговорить с погруженными в свои молитвы братьями-монахами, которые молча ели свой хлеб насущный днесь и, вкусив сладчайшей постной пищи, которая была здесь слаще любого заморского фрукта, любого деликатеса, так же молча отправился спать.
Переодевшись в спортивный костюм, я лёг на деревянную кровать под святыми образами и растянулся на чистой белой монастырской простыне и обычной войлочной подушке, отключившись под мерный монотонный шёпот молитв. В этот раз я не падал в бесконечное ничто забытья, я как будто парил в чистом небе и снилось мне что-то доброе, хорошее, от чего на душе становилось спокойно и тепло. Вокруг летали Ангелы Господни, и увидел я огромную белую лестницу куда-то высоко-высоко, к самым облакам, и себя на ней, в середине пути. И от этого с тало так легко на душе, и хотелось взлететь и летать как птица. В этом сказочном сне было всё позволено, поэтому я взлетел и летал, поднимался, опускался и снова парил в небе, ощущая незабываемое чувство полёта и свободного падения.
Наверное, не было со мной никогда больше ничего чище, чем та ночь в гостинице при монастыре. Простая грубая деревянная кровать показалась мне мягче всех перин на свете, мягче лебединого пуха, мягче тысячи матрасов и теплее миллиона одеял, хотя спал я под обычной простынкой.
До самой своей смерти я буду вспоминать тот вечер, который даровал мне Господь в старинной келье при монастыре в центре Саранска.
