отпрыгнула на другой конец комнаты.
– Псмиля! – буркнул отец.
Пошатываясь, он поплелся к телевизору. Его крупная фигура рядом с маленьким Маратиком, сидящим на полу, выглядела зловеще гигантской. Он зашарил в поисках выключателя громкости. Исподлобья глянул на Маратика. Тот улыбнулся отцу, но свистеть не перестал. Мультяшный хохот и свист Маратика смешались в сонном сознании Серикбая. Он забормотал казахские проклятия, полез за тумбу, убрал «микрофон» от лица Иисуса и потянулся к розетке, чтобы вырубить телевизор от сети. Тумба накренилась.
Свист прекратился внезапно.
Шипящий и хохочущий «Рекорд» падал на Маратика, как в замедленной съемке. Кате казалось, что отец успеет поймать телевизор, но он, словно пьяный, пошатнулся и беспомощно упал на колени. Катя услышала треск окарины и чего-то еще. Из-под упавшего телевизора торчала ручка Маратика. Катя завизжала от страха и бросилась к братику.
– Тихо! – Отец схватил дочь за плечо и с силой потряс. – Давай помогай мне.
Отец и дочь впервые что-то делали вместе. Они осторожно приподняли телевизор, и Катя увидела треснувшую окарину на красном мокром лице Маратика.
– Папочка!
– Тсс!
Из маленького уха на бархатный квадрат ткани корпе медленно выползала кровь, густая и как будто тоже бархатная. В телевизоре, теперь уже стоявшем на полу, все еще бесновался дятел. Серикбай вытащил осколки окарины изо рта сына и приложил большую свою кудрявую голову к его груди.
– Может, это сон все еще, – пробормотал Серикбай и заплакал как ребенок.
Катя взяла краешек корпе и квадратом ткани с похорон деда вытерла лицо Маратика. Ей вспомнились слова Аманбеке, что раздавать лоскуты на похоронах очень хорошая традиция, особенно когда умер кто-то старый. Как будто с его тканью гостям передается и секрет долголетия. Катя не знала ни одной молитвы, но бормотала незнакомым голосом все, что приходило в голову.
– Жиси на небеси, улбосын бисмил-ляхь!
На третий раз она заметила, как дрогнули ресницы на маленьком лице, и, поймав страшный взгляд отца, побежала к матери.
Мать замешивала тесто и сама как будто замешивалась, плавно двигая плечами. В кастрюле на плите что-то успокаивающе булькало.
– Мам, там Маратик…
Наина обернулась на дочь и по ее запачканным кровью рукам поняла, что случилось что-то страшное и необратимое.
На седьмой день после смерти Маратика в квартире Абатовых собралось меньше людей, чем ожидалось. Жители поселка разделились на два лагеря. Одни пришли на поминки Маратика, другие хоронили старого пастуха Аманкула.
На кухне женщины, готовившие поминальный дастархан, ловко рассыпали по кисайкам изюм, курагу, финики и между делом пересказывали историю, как маленький покойник являлся к старику последние несколько дней и не давал спать, все пел. Перед смертью Аманкул дергал себя за жиденькую седую бородку и жаловался снохам,
