как к горлу подступает тошнота. Она молча ушла к себе в комнату, оставив на кухне разогретый, но недоеденный обед, и своего друга, который, подобно еде, тоже был разогрет этим разговором, и теперь постепенно приходил в себя. Рамон прибрался на кухне и вышел оттуда, рассчитывая, что разговор продолжится у него в комнате.
Лее казалось, будто в квартире не хватает воздуха. Она быстро надела джинсы и свитер, накинула верхнюю одежду и практически выбежала из дома. Лея знала, что их следующий разговор должен закончиться каким-то решением.
Ей все никак не удавалось осмыслить услышанное, и казалось, что вряд ли когда-то удастся. В голове звучал вопрос Рамона: «Кому ты делаешь лучше?». Ответ не нравился самой Лее и только больше ее подстегивал.
Лея знала, что решение уже принято, и приняла его не она сама. Ее раздирало. Речь шла даже не о том, отступать Лее в этой борьбе или нет, а о том, какие усилия ей потребуются, чтобы отступить.
Легкий морозный ветер покалывал щеки. Лея нацепила куртку не по погоде и чувствовала свою ошибку, так что душевные страдания дополнялись физическими. На самом деле она злилась не на Рамона за его слова и мысли, а на себя. Только на себя и, конечно, на его мать, которая сыграла большую роль в таком решении сына. Лея не хотела возвращаться, потому что там, в квартире, диалог продолжится, но сейчас, пока она капюшоном закрывает лицо от ветра, диалог отодвигается, будущего словно не существует. Удивительно, но в голове Леи не возникло ни единого вопроса по поводу бюро, ни единого сомнения. Рамон предупредил ее о вечной разлуке, фактически о том, с чем она не сможет смириться никогда.
Лея выдержала на холоде только сорок минут, и, хотя могла бы простоять так и дольше, вернулась в квартиру из-за необходимости поставить точку.
Рамон ждал ее. Он сидел на слабоосвещенной кухне напротив окна и рассматривал пачку сигарет, которую достал специально для подруги. Он не выглядел сломленным и это, наверное, отличало его от многих людей в аналогичной ситуации. Он мог выглядеть сейчас подавленным, обиженным, задумчивым, но только не сломленным, потому что настолько привык быть сломленным, что уже воспринимал это как свое обычное состояние, не способное влиять на выражение лица или положение тела.
Лея сразу заметила его, когда вошла. Между коридором и кухней не было дверей, и чтобы разглядеть человека, не требовалось особых усилий. Рамон, услышав шум в коридоре, поднял глаза и встретился взглядом с Леей.
Подойдя к кухонному столу, она сразу потянулась за сигаретой. Рамон тут же отозвался на движения ее рук и достал сигарету из пачки быстрее, чем Лея успела дотянуться. Они действовали слаженно, именно так, как привыкли действовать люди, которые давно живут вместе.
Рамон не торопил Лею. Они оба наслаждались дымом, наполнявшим комнату и легкие, и были сосредоточены на этих мгновениях. Если бы у Рамона спросили, что больше всего похоже на счастье, он бы достал сигарету из пачки и отдал ее говорившему. Зрелище это было удивительным и одновременно удручающим.
– Так
