Сырым утром здание все еще источало слабый запах горелого дерева и пластмассы. Кэрни, зная, как возбухла по этому поводу ученая общественность, кропотливо довел до ее сведения, что числится активистом Фронта освобождения животных, а масла в огонь подлил, ввезя в страну пару котят восточной породы, черного котенка и белую кошечку. Они как раз перемещали дикарски тонкие тела на длинных лапках с грацией моделей на подиуме, принимая странные позы и постоянно норовя подвернуться Тэйту под ноги.
Кэрни поднял на руки кошечку. Та мгновение сопротивлялась, потом заурчала и позволила устроить себя на его плече. Котенок, глядя на Кэрни словно впервые, прижал уши и ретировался за лавку.
– Киски сегодня нервничают, – сказал Кэрни.
– Гордон Мэдоуз приходил. Малыши в курсе, что он их не любит.
– Гордон? А зачем?
– Интересовался, что у нас для доклада есть.
– Он так и спросил? – уточнил Кэрни и добавил, подождав, пока Тэйт рассмеется: – Для кого?
– Для кого-то из «Сони», я так думаю.
Теперь была очередь Кэрни расхохотаться.
– Гордон же болван, – сказал он.
– Гордон, – ответил Тэйт, – пробивает финансирование. Тебе это слово по буквам написать? Эф-и…
– Да пошел ты! – бросил Кэрни. – «Сони» Гордона проглотит и не поперхнется. – Он окинул взглядом оборудование. – Они, наверное, отчаялись. Мы на этой неделе что-то получили?
Тэйт пожал плечами:
– Как всегда, одна и та же проблема.
Он был высокий, смотрел мягко, а свободное время, когда такое выдавалось, посвящал разработке вычурной архитектурной системы, исполненной изгибов и завитков, которые, по мнению Тэйта, приближали к «природе». Жил он в Кройдоне с супругой на десять лет старше и с двумя детьми от предыдущего брака. Тэйт предпочитал – вероятно, в качестве напоминания о лос-аламосском прошлом – футболки боулинг-стиля, очки в роговой оправе и аккуратную стрижку, придававшую ему сходство с Бадди Холли.
– Можем замедлить темп фазового согласования кубитов. У нас пока получается лучше, чем у Кельпиньского, я на этой неделе вышел на множитель четыре с чем-то. – Он передернул плечами. – А потом шум берет свое. Никаких кубитов, никакого квантового компьютера.
– И все?
– И все. – Тэйт снял очки и потер переносицу. – А, и вот еще кое-что.
– Ну?
– Иди сюда, глянь.
Тэйт установил в дальнем углу комнаты, на каком-то подобии жертвенника, огромный тридцатидюймовый ультраплоский монитор. Отстучал что-то на клавиатуре, и монитор сделался льдисто-голубым. Где-то в распараллеленных лабиринтах система «Беовульф» принялась моделировать свободное от декогеренции подпространство – сиречь пространство Кельпиньского – состояний ионной пары. Тонкие высокоэнергетические выплески напоминали
