говорила о любви к мужу. Несколько минут она лежала молча, но учащенное, тяжелое дыхание и болезненно сведенные брови свидетельствовали о сильном волнении. С трудом повернула она голову к креслу, на котором сидела ее горничная, и сказала еле слышным голосом:
– Подай мне лекарство.
Сара встала, повинуясь инстинкту послушания, и смахнула слезы, которые быстро катились по ее щекам.
– Вам нужен доктор! Позвольте, я позову доктора.
– Нет! Лекарство! Дай мне лекарство!
– Какую из бутылочек? С опиумом или…
– Нет. Не с опиумом. Другую.
Сара взяла со столика склянку и, внимательно посмотрев на написанное на этикетке указание, заметила, что еще не время принимать это лекарство.
– Дай его мне!
– Ради бога, не просите! Подождите, умоляю вас! Доктор сказал, что это лекарство хуже, чем дурман, ежели часто его принимать.
Ясные серые глаза мистрис Тревертон вспыхнули; яркий румянец окрасил ее щеки; властная рука с усилием поднялась с покрывала, на котором она лежала.
– Откупорь бутылочку и подай, – сказала она. – Мне нужны силы. Неважно, умру я через час или через неделю. Дай ее сюда.
– Нет, подождите, – продолжала спорить Сара, хотя на самом деле уже сдалась под взглядом хозяйки, – тут осталось две дозы. Подождите, я принесу стакан.
Она снова пошла к столу. В тот же миг мистрис Тревертон поднесла бутылочку ко рту, и выпила все, что в ней было, и откинула ее прочь.
– Она убила себя! – вскрикнула Сара и в ужасе выбежала из комнаты.
– Стой! – произнес с постели голос еще решительнее, чем прежде. – Вернись и помоги мне сесть.
Сара взялась за ручку двери.
– Вернись! – повторила мистрис Тревертон. – Пока я жива, ты будешь меня слушать. Вернись. – Румянец ярче разливался по ее лицу и ярче блестели ее глаза.
Сара вернулась и дрожащими руками добавила еще одну подушку к многочисленным подушкам, которые поддерживали голову и плечи умирающей женщины. Мистрис Тревертон судорожно поправила соскользнувшее покрывало, натянув его до подбородка.
– Ты отперла дверь? – спросила она.
– Нет.
– Я запрещаю тебе подходить к ней и близко. Подай мне несессер, перо и чернила из бюро у окна.
Сара подошла к бюро и открыла его, но вдруг остановилась, словно ей в голову пришло какое-то внезапное подозрение, – она спросила, для чего нужны письменные принадлежности.
– Принеси их и увидишь.
Несессер и лист бумаги были положены на колени мистрис Тревертон; перо обмокнуто в чернила и передано ей в руки. С минуту она сидела неподвижно, закрыв глаза и тяжело дыша, потом принялась писать. Сара с тревогой заглянула ей через плечо и увидела, как перо медленно и слабо выводит первые два слова: «Моему мужу».
– О, нет! Нет! Ради бога, не пишите! – крикнула Сара и схватила хозяйку за руку, но
