Ивана III и митрополита Филиппа создал такое парадоксальное произведение, как «Книгы, глаголемые Псалтырь»[328]).
Что касается времени, когда происходили все эти события, то, вероятнее всего, в письме Алексея к Софронию речь шла о визите Ивана III в Новгород в 1476 г. Другое письмо Алексея, адресованное «кир Иоанну» и написанное уже после того, как автор «со царем Иоанном Васильевичем изыдох… в царьствующий град Москву», было написано, очевидно, вскоре после 1480 г., когда, вернувшись из Новгорода, Иван III сделал Алексея протопопом только что построенного Успенского собора. Впрочем, вызывает удивление, что «кир Иоанн», названный в послании Сиксту «подскарбим найвышшим земским Великого князства Литовского», фигурирует в послании Алексея как житель Пскова и «писарь градский» (с. 294)[329] – особенно если руководствоваться справочными изданиями, где Иван Солтан значится в должности подскарбия земского еще в августе 1486 г.[330]. Однако на самом деле в документе, который при этом цитируется[331], говорится о совершенно ином лице – Иване Александровиче Стретовиче; так что, выходит, мы не имеем никаких известий о судьбе Ивана Солтана после 1476 г. Это делает возможным допущение, что он появился в Пскове в связи с теми же событиями, которые обусловили появление на Новгородщине Федора Вельского (где, напомним, он стал жертвой самоуправства чернеца Захара). Имеем в виду пресловутый «заговор князей» 1480–1481 гг., стоивший жизни Михаилу Олельковичу который, как принято считать, был раскрыт не без помощи еще одного из известных нам «подписантов» – Ивана Ходкевича[332]. Вполне вероятно, что младший из Солтанов также был посвящен в планы заговорщиков – и вполне закономерно, что после их краха он нашел пристанище у псковских «братьев»[333].
Остается лишь сожалеть, что их деятельность осталась практически неизвестной историкам, окрестившим «жидовствую-щих» новгородско-московскими еретиками. Очевидно, однако, что именно она со временем «отозвалась» посланиями псковского монаха Филофея – а в конце XVI в. уцелевшие фрагменты работ Алексея (чье табуизированное имя, очевидно, вычеркивалось так же, как и имя митрополита Зосимы) были собраны и переписаны псковичем Иваном Рыковим, превратившись в его «творение». Что касается Ивана Солтана, то в его деяльности (собственно говоря, в его посланиях, адресованных, с одной стороны, папе Сиксту IV, а с другой – «кир Алексею») сфокусировалось то разнообразие культурных импульсов, которые в последние десятилетия XV в. питали духовную жизнь в Восточной Европе[334]. Характерно, что дальнейшему развитию этих тенденций воспрепятствовало активное противодействие московских официальных кругов: с одной стороны, была прекращена деятельность «жидовствующих», тогда как, с другой, энергичное внешнеполитическое давление Ивана III, выступавшего под лозунгом защиты православия, вынудило верхушку ВКЛ отказаться от попыток реализации церковной унии, инициированных митрополитом
См. детальный анализ этого произведения:
Термин опять-таки заимствован из легенды о персидских мудрецах и кажется несколько искусственным – хотя имеется, например, одиночное упоминание о «писаре городском» в Дорогичине (1511): Акты, относящиеся к истории Западной России. СПб., 1848. Т. 2. № 64. С. 80–81; Русская историческая библиотека. Т. 20. Ст. 665.
См.: Urzçdnicy centralni i dostojnicy Wielkiego Ksiçstwa Litewskiego XIV–XVIII wieku: Spisy. Kornik, 1994. S. 155. № 1203.
См.: Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России. СПб., 1863. Т. 1. № 229. С. 295;
Среди работ последних десятилетий, где рассмотрена эта проблема, отметим, в частности:
На знакомство Солтана с Алексеем указывают отмеченные выше пассажи из послания Сиксту; эти контакты могли завязаться при посредничестве Михаила Олельковича, который, как известно, привез в Новгород Схарию в 1470 г. Возможно, фрагмент одного из ранних посланий Алексея к Ивану Солтану сохранился в составе одного из «миротворных кругов» (см.:
Правда, в своих духовных исканиях Солтан имел не только единомышленников (вроде Михаила Олельковича), но и предшественников – в частности, в лице митрополита Исидора, который интересовался еврейской астрономической литературой (см. относительно этого:
