ему нравились девочки, которые прихорашивались. Значит, мальчикам нравятся девочки, которые прихорашиваются. И все же было стыдно, что я на глазах у своих близких решила изменить цвет губ, хотя они смеются над косметикой.
Когда брат пошел делать уроки, я посмотрела в зеркало и стерла помаду. Не хотелось выделяться.
Но удаление волос на теле – это не улучшение внешнего вида. На тот момент я еще не понимала, как должна выглядеть женская нога, и мальчиков привлекать мне не хотелось. Мне было тринадцать, мальчики казались недосягаемыми, как тропические рыбки в аквариуме. Мне нравились жесткие плавники и яркие цвета проплывающих мимо рыбок, но выдувать вместе пузырьки воздуха нам не грозило. Они даже не замечали мой нос, прижатый к стеклу аквариума.
Нет, удалить волосы нужно было из соображений выживания на школьной площадке. Иначе меня могли изгнать за самый дальний обеденный стол. Я содрогалась от мысли, что меня могут снова назвать «гадкой». В это время предподросткового поворота Эйприл взяла на себя функцию лакмусовой бумажки: самопровозглашенный контролер качества на площадке средней школы Сан-Маркос. Она рявкала на любую девочку, которая не соблюдала границ разделения по гендерному признаку.
И это значило: никаких волос на ногах, леди.
Пока не кончились уроки, мне казалось, что сорок миллионов снайперов пристально следят за моими ногами. Даже случайный поворот зрачка в моем направлении привлекал мое внимание. Страшный позор, как будто ходишь с туалетной бумагой, прилипшей к ботинку. Даже хуже. Ведь волосы с ног не стряхнуть. Я пробовала, я знаю.
Наконец, оказавшись дома, я заперла дверь в свою комнату и вытащила машинку для катышков. Включила ее. Она зажужжала. Я опустила ее к своей икре, испытывая одинаковый стыд от того, что у меня растут волосы, и от того, что я хочу их сбрить. Я поморщилась, ожидая жуткой боли, когда машинка коснется кожи. Но было лишь щекотно, так как машинка явно не подходила для стоящей перед ней задачи.
Волосы не катышки. Нужен план Б.
Я не могла украсть у мамы бритву, как это делали мои подружки, потому что у моей мамы не было бритвы. И хотя папа пользовался одноразовыми синими бритвами Bic для щек, реклама ясно давала понять, что брить ноги можно только розовым предметом.
После недели в длинных штанах я наконец осмелилась спросить маму про бритье.
«Ты уверена, что хочешь это сделать?»
Покинуть мамины ряды. Стать предателем. Лишить маму волосатого союзника. Вот так единственная дочь, плоть от плоти, сбивается с верного пути.
Но. Я. Не. Могла. Иначе.
Я кивнула.
Мама купила мне одноразовую розовую бритву и крем для бритья и проводила в родительскую ванную комнату. Она вручила мне оборудование и уселась поверх унитаза в ожидании. Я поставила ногу на край ванны.
«А дальше что?» – спросила я.
«Я не знаю, – ответила мама. – Наверное,
