то крошилась (правнуки эмигрантов? дети войны? экспаты?).
Не о чем беспокоиться, объяснили ему, можно четырнадцать дней наслаждаться самым красивым побережьем самого южного фьорда Европы, а дела дальнейшие – забота тех, кто позвонит позднее из города Котор, – отчего и не верилось в это головокружительное, охватившее его с быстротой сна точно по слову того, кто назвался Джаном…
Дом в возвышенной части Ораховца с балконом-террасой на Которский залив: два этажа рустованного песчаника снаружи и внутри – теплое свечение вечерами… Две скромные спальни, кабинет, полтора десятка неглупых книг на полках прелюдией библиотеки. Полный гардероб.
Кухня – холл – гостиная внизу. Полный холодильник.
Уборка дважды в неделю: Милица.
Дорожные карты и буклеты rent-a-car: говорят по-английски.
Мобильный телефон, пара номеров на случай и для любых консультаций: Милош или Снежана.
Словенский паспорт и права с непроизносимым именем: сплошные шипящие, троекратный стык согласных.
Медицинский полис на год и две банковские карточки на это имя: текущий счет с некоторой суммой, вторая – для будущего жалованья или гонораров.
Ipad. Wi-Fi в доме.
Ключи.
…Они всё гремели, эти ключи с тяжелым брелоком, распирали и брюки, и куртки; и Дану вспоминалось потом, как он принимался охлопывать карманы (почему-то в испуге) несколько раз – то есть всякий раз, когда ему мерещился вдруг пегий затылок Джана в ближнем мареве: с борта парома на пристани Каменари, в нефе собора Святого Трипуна возле потерявшей облицовку колонны, в кафе «Мокка» на главной площади Котора.
И невозможно было признаться себе, что всё и в самом деле закончилось и можно без конца, не озираясь, вслушиваться в этот бокельский вечерний ветер – влажно-соленый в крапчатых веерах пальм, сладковатый – в кронах сосен. И не было ответа – сколько ни щурился он, заплывая, сквозь всплеск и брызги, на облачные вершины Црквине над Ораховцем, сколько ни рассматривал из разных гаваней остров Богородицы на Скале рукотворной, сколько ни оглядывал (с моря ли, с дороги) волнообразные склоны горы Ловчен, – не было ответа, кому и зачем понадобилось сделать его адриатические дни и ночи такими невесомыми и тягучими, словно рахат-лукум.
Но уже и удивления не было, отметил он сам с удивлением, когда позвонили и сообщили, как было обещано, что наутро некто Драган Еленич подвезет его в город Котор, чтобы там заняться работой. Удивительным было сердцебиение, которым неожиданно отозвалось русское слово «работа», даже подпаленное местным смешком.
Имя же Драган Еленич было забыто быстро: за двадцать минут пути из Ораховца Дан успел узнать, что родился Драган в горах и тридцать девять лет прожил на море, отчего характер у него легкий, но изворотливый, как «Ядрански пут» – шоссе, по которому они едут; что фамилия его по-русски, наверное, звучала бы «Оленев», а по-итальянски
