бы этот парк понравился. Он вытащил бы свою акварель и не сдвинулся с места, не закончив как минимум два рисунка. А потом отправился бы домой и там превратил бы смелые мазки из изображений в теплые, сочные звуки. Воздушных змеев он запечатлел бы в арпеджио. Дети обернулись бы маленькими богами литавры, блуждающими по Земле в ритме семь восьмых. Для Акселя акварели – что-то вроде заметок. Он использует цвета в качестве направляющей силы для своих композиций; для создания того, что он называет «опера электроника».
Даже когда мы с Уайпо шли домой, даже когда обедали с Уайгоном, я не могла перестать думать о том, что сделал и сказал бы Аксель, будь он здесь.
Я не говорила ему, что еду на Тайвань. В моем воображении он стоит на крыльце, звонит в дверь, громко стучит. Потом отступает, словно отсчитывая ритм – так аккомпаниатор за фортепиано ожидает момента, когда должен снова вступить.
Я моргаю, и все исчезает: воспоминания о парке, воображаемые акварельные мазки, несчастное лицо Акселя.
Уже поздно, но я почему-то не могу уснуть. Дедушка с бабушкой давно легли; шорох и копошение в их комнате наконец стихли.
Интересно, где сейчас папа? Заселился в какую-нибудь дорогую гостиницу, оплатив ее своими многочисленными баллами? Он хотя бы жалеет, что уехал? Во мне до сих пор кипит ярость, оттеняя все темным цветом жженой умбры.
Разумнее всего было бы сейчас попытаться уснуть, приучить тело к новому режиму. Я должна быть максимально энергичной, если действительно хочу найти птицу. Я вымотана до предела, а жара многократно ухудшает ситуацию – такое ощущение, что мои конечности распухли и их пригвоздило к постели.
И тем не менее когда я закрываю глаза и пытаюсь расслабиться, то все равно не могу отключить сознание. В памяти мелькают образы, вспыхивая снова и снова. Я вспоминаю, как по небу проплывало красное пернатое существо. Вспоминаю коробку с вещами, которую бабушка с дедушкой якобы сожгли. Серое тело, уложенное в гробу, словно кукла.
А футляр с благовониями? Я никогда не видела настолько черные палочки.
Снова слышу шепот голосов, слова, которые не могу разобрать. Шуршание полирующихся друг о друга слогов.
Холодный свет, как лужа, просачивается в широкий проем между дверью и линолеумом. Он струится из окна, завешенного тонкой занавеской, и омывает стены призрачным сиянием. Сначала мне кажется, что это висящая над улицей луна, но затем я понимаю: это фонари. Глаза успокаиваются, повсюду разливается темнота. Свечения хватает ровно на то, чтобы разглядеть очертания предметов.
Мои босые ноги выскальзывают из низкой кровати и нащупывают пол, а затем ведут меня к комоду. Наверное, я ожидала, что голоса станут громче, – но они резко прерываются, едва я касаюсь ручки ящика. Я тяну его на себя – медленно, осторожно. Это маленькая квартира с тонкими стенами: слышен каждый звук.
Вот перо. Вот палочки. Но в этот раз здесь еще и старый коробок спичек. Откуда они взялись? Дрожь пробегает по позвоночнику, повторяя его изгибы. Не в силах
