рукопашную в Козловке. Там было легче. Там артиллеристы сделали хорошую подготовку, и они сразу ворвались в траншею. Кинулись на головы, когда немцы еще как следует не опомнились, изрубили саперными лопатками пулеметные расчеты, которые первыми кинулись к оружию. Отбили часть траншеи, а потом хлынули в обе стороны, забрасывая блиндажи и ответвления гранатами. Раненых – штыками. Привыкшие к вялым атакам обескровленного батальона, немцы не ждали встречи со штрафниками.
Сколько отсюда до Козловки? Должно быть, немного, километров десять-двенадцать. А может, и меньше. Там, позади, за лесом. А до Козловки было Половитное. До Половитного – Закрутое и Воронцово. Закрутое, Воронцово… Там бились почти сутки. Полег почти весь первый состав. Но и до Закрутого тоже был бой.
– Черт бы все побрал! – выругался он в сердцах, потому что молчать становилось невыносимо.
– Вы о чем, товарищ лейтенант?
– Да так. Погон где-то потерял.
– Погон… Погон – это не голова. Там, внизу, на нейтралке, твой погон. Еще бы чуть-чуть, и – по шее… Лопаточка у него востренькая. Специально, видать, точил фриц. Для твоей шеи, лейтенант. – Олейников хрипло засмеялся. – Вон, гляди, даже сукно чуток подпортил.
– Жалко, погоны совсем новые. Плохая примета…
Олейников хакнул и ничего не сказал, видимо, давая понять, что погон – это все ерунда.
Окоп, в котором они оказались, был просторным, отрытым, видимо, на двоих-троих. В углу на утоптанной соломе валялись стреляные автоматные гильзы. Поодаль белела какая-то промасленная обертка, то ли от маргарина, то ли от индивидуального медицинского пакета.
Олейников привстал, выглянул, покрутил головой.
– Не лезь. Давай хоть минут десять дух переведем. Они сейчас тоже… Не сунутся. – И Ратников ухватил бойца за мотавшуюся обмотку, дернул на себя. – Сопли подбери.
Олейников ничего не сказал, но хакнул недовольно, как если бы у него отняли что-нибудь из съестного.
Олейников заправил конец обмотки и снова взялся за лопатку. Лопатка в его руках была не своя – немецкая.
– Бруствер на ту сторону перекидаю. Сейчас очухаются и полезут.
– У тебя патроны есть?
– Есть.
– Сколько?
– Одна обойма. И две гранаты.
Ратников болезненно поморщился и сказал:
– Две гранаты – это хорошо. Я свои в телогрейке оставил.
– Ну вот, товарищ лейтенант! Сам-то тоже оплошал! А все, бывало, на нас бранился, что перед наступлением свои гранаты в окопах оставляем!
– Разве не так?
– Да так-то оно так. По первости, правду сказать, я и сам гранат побаивался. Рванет, думаю, в кармане или за пазухой, собирай тогда орехи по полю… Ну их к черту, думаю. Раза два и я в нише прикапывал.
– Мои в карманах остались. Без гранат нам тут хреново будет воевать. Да
