какой-то странный был, – с энтузиазмом продолжала она. – Мы думали они, типа того, родственники, но, видно, их предки, те, что в родстве состояли, сто лет назад жили, так что сами они друг дружке – седьмая вода на киселе.
– Фрэнк и Аманда очень друг другу подходили, – перебила ее Нэнси и строго посмотрела на свою барменшу. – Я была очень рада, когда они стали встречаться. Аманда была чудесная девушка… она и сейчас тоже…
О боже! Аманда уставилась на свое печенье, мысленно заклиная их всех закрыть эту тему. Нэнси, может, тогда и была довольна или хотя бы с легкостью притворялась, но ее собственная мать и Мэй счастливы вовсе не были. Мэй пыталась утащить Аманду за собой в колледж, а на учебу зарабатывать любой работой – пусть и самой грязной, лишь бы хорошо платили. Сама Мэй и кровь после убийств для полиции отмывала, и «экзотические» танцы отплясывала. Узнав о том, что Аманда встречается с Фрэнком, Мэй расхохоталась: ты, сестричка, стыдливо как-то против матери протестуешь. Но, когда они с Фрэнком решили пожениться, снисходительности Мэй пришел конец – она была в ужасе: «Ради своего Фрэнка и ради жареных цыплят ты себе жизнь поломать решила!» Высказывалась она на эту тему настойчиво и громко, даже говорила, что оплатит аборт, который, как Мэй прекрасно знала, Аманда никогда не собиралась делать. При этом сестра столь же громогласно требовала объяснения, каким образом Аманда, которой она, Мэй, тысячу раз рассказывала про все возможные и невозможные противозачаточные средства и меры, ухитрилась так глупо вляпаться.
Реакция матери была спокойнее, но много страшнее. О свадьбе она ничего не сказала, ничего не сказала даже о Фрэнке. Но мать вообще говорила мало. В семье Мор предполагалось, что все важное должно быть понятно и без слов. С замужеством и Фрэнком был как раз тот случай, когда о правилах, которые Мэй, видимо, всосала с молоком матери, Аманда даже не подозревала. Когда после короткого медового месяца в Сент-Луисе они уже подъезжали к дому, Аманде страшно захотелось писать. На главной улице тогда еще не было ни бара, ни кофейни, ни магазина для рукоделья, так что зайти было некуда. Вот она и попросила Фрэнка притормозить возле «Мими».
– Ты уверена?
Почему он спрашивает, Аманда не понимала. Что за вопрос? С чего бы им туда не заехать?
Машина остановилась перед «Мими», и Барбара вышла на порог. Аманда ринулась в дверь – поцелуи подождут, но сначала надо срочно пописать. Но, шагнув вперед, мать загородила ей вход.
– Нет.
– Что ты имеешь в виду? Почему нет? – Аманда до сих пор помнит свое наивное удивление.
– Нет значит нет. Ты, Аманда, теперь с «Фрэнни». а фамилия твоя теперь Погочиелло. И значит, отныне дальше крыльца ты здесь не ступишь.
Оторопев, Аманда замерла:
– Не может быть! Ты шутишь?!
– Это не мои правила, Аманда. Так издавна заведено. И ты об этом должна бы знать. Или ты думала, что будешь как дома и в «Мими», и во «Фрэнни»? – По лицу дочери Барбара не могла не увидеть, что именно так Аманда и думала. – Ты или с «Мими», или с «Фрэнни», и если ты с
