бы ты ни решила, мне не терпится посмотреть на результат.
Я не отвечаю, и он включает радио. Двое механиков с сильным бостонским акцентом балагурят и дают советы автолюбителям.
– Когда думаешь получать права? – спрашивает папа.
Я пожимаю плечами и отворачиваюсь к окну. На улице так светло, что хочется зажмуриться.
Папа косится на меня. Механики посмеиваются над какой-то шуткой. Помедлив, папа похлопывает меня по колену.
– Спешить некуда, – говорит он. – Получишь, когда будешь готова.
Еще недавно я была бы счастлива пройтись по магазинам, но когда мы заходим в торговый центр, я совершенно теряюсь среди бесконечных рядов с обувью, всех этих вещей, которые я должна хотеть. Люди кружат вокруг меня, переходят от пары к паре, восклицают: «Какая прелесть!», берут обувь и вертят ее в поисках ценника. Я стою на месте, не зная, с чего начать, и пытаясь вспомнить, зачем мы вообще сюда приехали. Я чувствую на себе папин взгляд. Я понимаю, что он ждет от меня какой-то реакции, но ничего не могу поделать.
Наконец он берет с круглого столика перед нами пару зеленых конверсов.
– Как тебе?
– Симпатичные, – говорю я. И вспоминаю о красных конверсах Ингрид, как она расписывала белую резину по бокам и на носу.
– Мы возьмем вот эти, – говорит папа продавцу-консультанту. – Восьмой размер. Да, Кейтлин?
Я киваю.
– Не хотите примерить? – спрашивает консультант.
– Вернем, если не подойдут, – говорит папа и протягивает ему карточку.
Пока он оплачивает покупку, я замечаю девочку из школы. Я с ней не знакома, не знаю даже имени. Она учится по особой программе – не для детей-инвалидов, а для тех, кого называют «подростками в группе риска». Мы встречаемся с ней взглядами.
– Привет. Ты вроде учишься в «Висте»? – говорит она.
– Ага.
Ее волосы переливаются миллионом оттенков. Такое чувство, что она меняет цвет каждые пару дней и теперь ее волосы бунтуют: светлые вокруг ушей, русые у корней, рыжие на висках.
– Тебя зовут Кейтлин, да? Я Мелани. Ты меня, скорее всего, не знаешь, потому что я не люблю тусить в школе. Мы с ребятами обедаем на бейсбольной трибуне. Туда редко кто заходит, – тараторит она взволнованно.
– Я тебя узнала, – говорю я.
Мне хочется спросить, откуда она знает мое имя, но я подозреваю, что уже знаю ответ, и я не хочу слышать ее объяснение. Папа подходит к кассе, чтобы подписать чек. Мелани не смотрит на меня. Она берет выставленные на столике ботинки, один за другим, и вертит их в поисках ценника. На сами ботинки она почти не смотрит. Я даже не уверена, что она вчитывается в ценники, но тут она морщится и говорит: «Ни хрена себе».
– Триста долларов, – произносит она одними губами и возвращает ботинок на стол. Не уверена, кому адресованы ее слова: мне, ботинку или всему магазину.
Я представляю, как обедаю с ней и ее неведомыми «ребятами» вдали от других людей. Возможно, так действительно будет проще.
Папа возвращается с пакетом, в котором лежат мои новые
