зеркала, начищая его с особым тщанием, чтобы вернуть ему первозданный блеск.
Несколькими минутами позже он отступил на шаг, чтобы оценить результат, и довольный, потирая и встряхивая руки, вернулся к каминной полке. Уже давно следовало почистить стекло на циферблате часов, которые с незапамятных времён украшали королевскую опочивальню.
Эти часы были настоящим произведением ювелирного искусства. Круглый циферблат с отлитыми из золота цифрами и золотыми стрелками закрывало стекло в позолоченной раме в виде венка из веток дуба и лавра. Корпус часов держался на золотом постаменте, а рядом с ним красовалась целая скульптурная композиция из позолоченных фигур, отлитых из бронзы. Юноша с венком на голове и в коротком плаще, который развевался у него за плечами, управлял квадригой лошадей, запряженных в колесницу. Величественная поза, идеальное телосложение атлета и красивые правильные черты лица – эта скульптура, должно быть, изображала самого древнегреческого бога Аполлона.
С благоговейным почтением к древнему божеству, Бонтан протёр каждую фигурку в скульптурной композиции, начиная с лошадей и колесницы, затем перейдя к постаменту, циферблату и венку, украшавшему раму часов. И, только вернув им идеальный блеск, он переключил своё внимание на фигуру возницы.
Что-то несуразное, чего не должно было там быть, то и дело отвлекало взгляд Бонтана, мешая сосредоточиться на работе. Занятый полировкой правой руки Аполлона, державшей тонкий ремешок поводьев, Бонтан в очередной раз скосил взгляд, чтобы посмотреть на циферблат. Он мельком глянул на неподвижные стрелки часов и снова вернулся к фигуре божества, как вдруг почувствовал холодок, пронявший его от затылка и до самых пят.
– Да нет же! Показалось, – попытался он успокоить самого себя, и ещё раз взглянул на часы. Всё как всегда: лошади стремительно мчали колесницу, возница в развевающемся плаще. Венок рамы часов и стекло над циферблатом блестели в своём первозданном виде… и золотые стрелки под стеклом стояли себе… и…
– Матерь божия! Что же это? – Бонтан услышал собственный голос, немного осипший от долгого молчания, но это тихое восклицание показалось ему чужим и пугающим. Он обернулся. Из постели, за плотно задёрнутым пологом, по-прежнему раздавалось безмятежное тихое дыхание спавшего Людовика. Бонтан замер, глядя на часы так пристально, словно от того всё, что ему привиделось, могло испариться, подобно наваждению, или закончиться, как кошмарный сон. Несколько секунд он пытался разглядеть сквозь стекло, затуманенное его горячим дыханием, куда же указывали замершие на одном месте стрелки. Это были цифры четыре и двенадцать. Стрелки часов показывали на четыре утра и не двигались в течение долгого времени, всего утра или даже вечера, или, что хуже, целого дня.
– Божечки же мой! – воскликнул Бонтан чуть ли не во весь голос.
Он
