p>– Хочешь чего-нибудь? – спрашивает он, заливая в бак бензин. Заправиться нам удается только по понедельникам, потому что в этот день работает Бенуа. Его начальник больше не продает нам ничего. Он говорит, что такие клиенты, как мы, слишком дорого ему выходят.
Мимо проезжает грохочущий грузовик, заваленный охапками сена, всколыхнув выцветшую растяжку с рекламой кофе, который тут всегда по акции. Пахнет он так, будто там вместо кофе перемолотый рубероид.
– Привет, – обращаюсь я к Бенуа. Пронзительно звенит дверной колокольчик.
– Я больше не должен вас впускать, – отвечает он из своей стеклянной будки, наклонившись к микрофону слишком близко. – Я же в прошлый раз вам уже говорил.
Я показываю в сторону кассы и жестом даю понять, что не расслышал.
– Я говорю, я вас…
Я качаю головой и снова показываю на уши.
Вокруг его кассы стеной выстроились мешки с углем, и поэтому кажется, что он окопался и занял оборонительную позицию, защищаясь от нас. Рядом с углем погибают в ведрах букеты цветов. Я задерживаюсь у холодильника с энергетиками. Бенуа пытается не спускать с меня глаз, смотря в выпуклое зеркальце под потолком. Дверной звоночек снова тренькает.
– Бенуа! – радушно приветствует его отец.
– Я только что сказал Брайану, что мне нельзя вам…
– И это тоже посчитай. – Отец берет с полки с товарами по акции громадное шоколадное яйцо. – Подарок для его брата.
– Мы едем к Люсьену?
Отец прижимает ценник к защитному стеклу.
– За полцены, – сообщает он, пытаясь отодрать большую красную наклейку. – Вообще, можно и так оставить. Его брат все равно не разглядит.
– Да-да, – как-то невнятно мямлит Бенуа, вбивая цену со скидкой.
– И перевяжи его вон той большой голубой лентой, его брату понравится.
– К сожалению, продукты по акции мы не упаковываем.
– Красная тоже пойдет.
– Так что не получится.
– Ты еще что-то хочешь? – кричит па мне. Я отрицательно качаю головой. – Сколько с нас?
Бенуа сглотнул, посмотрел на кассовый аппарат и ответил:
– Всего тридцать восемь двадцать пя…
– Вот, возьми, – отец вытаскивает из внутреннего кармана своей кожаной куртки горсть монет и сваливает их все в монетницу. – И вот это тоже. – Из кармана брюк он выуживает банкноту в десять евро, аккуратно разворачивает ее и разглаживает. – Может, все-таки украсишь эту штуку, чтоб было красиво?
– Сначала посчитаю, все ли верно.
– Мы, вообще-то, торопимся.
Бенуа начинает нервно раскладывать монетки.
Еще до того, как мы сели в машину, шоколад уже потек по пластиковым стенкам обертки. Отец шагает впереди меня. За ним развевается голубая лента.
– Давай, шевели ногами, Брай.
– Мы правда едем к Люсьену?
Бенуа вышел из магазина.
– Тут не хватает семь евро двадцать пять центов.
Отец разворачивается лицом к нему, но продолжает двигаться к машине спиной вперед.
– А ты хорошо посчитал?
– Здесь слишком мало.
– Не преувеличивай, – па строит удивленную рожу. – И мы немного торопимся. Его брат ждет нас.
– Я должен доложить о случившемся.
– Ну-ну, какие слова! Вот так вы обращаетесь с постоянными покупателями? – Отец замедляет шаг. – Завтра донесу остальное.
– Завтра я не работаю.
– Ага, – ухмыляется па, – тогда придется записать это на наш счет.
Мы выезжаем обратно на дорогу. Бенуа стоит у дверей. Отец по-приятельски машет ему рукой и поднимает вверх большой палец. Бенуа отвечает слабым движением руки.
– Почему мы едем к Люсьену?
– Я подумал, что можно и съездить разок.
Мой брат живет в кровати в получасе езды от нашего фургона. В последний раз мы его навещали перед его шестнадцатилетием, а до того, наверное, на рождественских праздниках. Все, что я помню, – он спал. А когда наконец проснулся, то смотрел только на рождественскую гирлянду на окне, танцующую огоньками по батарее. Мы никогда не ездим к нему в само Рождество или день рождения, чтобы не столкнуться с ма. Я надеюсь, что и сейчас мы ее машину там на стоянке не увидим.
Рядом с главным входом нас встречает мальчик
