можно, невзирая на отсутствие ума, образования и вообще природной обусловленности, считать себя людьми, достойными власти. А что бывает с теми, у кого все отняли? – посмотрел в упор на побелевшего Прокопия Ивановича Бабаев. – Правильно: им нечего терять. И таких уже ничего не удерживает от проступков, которые они никогда бы не совершили, не будь рядом таких тварей, как вы…
С этими словами Бабаев схватил топор, который заприметил, как только вошел в комнату. Он стоял в углу рядом со сработанной из железной бочки буржуйкой, с помощью которой хозяева согревались по зимам, когда случались частые перебои с отоплением. Прокопий Иванович, выслушав тираду гостя и увидев топор в его руках, открыл было рот, чтобы закричать и позвать на помощь, но не успел издать и звука: удар обухом топора лишил его сознания. А второй молниеносный и сильный удар, в который Бабаев вложил всю накопленную в нем ненависть, отнял у Прокопия Ивановича жизнь. Ненависть – это такая штука, что посильнее любви будет. И прочих сильных чувств.
Затем Бабаев с топором в руке уверенно двинулся к жене хозяина дома, которая от ужаса впала в столбняк, отчего не могла ни пошевелиться, ни закричать. Он убил старуху одним ударом, раскроив череп. Когда пожилая женщина рухнула на пол, Бабаев равнодушно переступил через тело и огляделся. Судя по всему, в квартире имелось чем поживиться. Очевидно, в годы войны хозяева не шибко бедствовали: в комоде нашлись два кольца со сверкальцами[4], ожерелье из зерен[5], рыжая[6] печатка граммов на двадцать, опять же рыжая брошь с большим рубином посередине, а в шифоньере в середине стопки белья меж двумя наволочками лежали и бабки[7] – целых семь косух[8] ассигнациями. Все это Бабаев сгреб в карман и хотел было покинуть куреху[9], как в дверь неожиданно постучали.
– Хозяева, а ну открывайте! – донеслись до Бабаева не очень трезвые голоса.
Стук в дверь продолжился:
– Открывайте, кому говорят! Чего вы там заперлись?
Похоже, униматься незваные гости не хотели. Бабаев прошел на кухню, окна которой выходили во двор. Сдвинул в бок тюлевую занавеску, глянул в окно. Во дворе не было ни души. Бабаев отомкнул оконные шпингалеты, раскрыл окно и вылез на улицу. Затем быстро прошел вдоль дома и вышел через каменную арку между домами на улицу, едва не сбив с ног седоватого мужчину на костылях.
– Эй, товарищ, поаккуратнее, – беззлобно сделал замечание Бабаеву мужик на костылях. – На войне не убило, так чего же здесь помирать?
– Прошу меня извинить, – машинально ответил Всеволод Леонидович, неожиданно раскрыв тот факт, что некогда он был вполне воспитанным человеком.
– Да ла-адно, – примирительно протянул седоватый мужчина. – С победой тебя, товарищ!
Всеволод Бабаев в ответ лишь едва кивнул и поспешил смешаться с ликующей толпой.
Глава 3
Мужчина в офицерском галифе
Сверкальцы – драгоценные камни (
Зерна – жемчуг (
Рыжая – (здесь) золотая (
Бабки – деньги (
Косуха – тысяча (
Куреха – (здесь) квартира (
