одна потеря ничего не изменит. И кто бы пошел вместо него? Девчонка, волею судьбы ставшая главой Клана? Да Карачун бы себе этого в жизни не простил! Пацан Воловик? Такие вот мальчишки и заставляют верить: не зря живут листоноши, есть надежда у человеческой цивилизации. Зиняк? Хороший парень. Без него не вернуться Воловику с Бандеролькой в Острог. Так и получается – лучше идти Карачуну.
– Пятьдесят, – считал он вслух, надеясь, что друзья его слышат – все не столь одиноко.
Под счет «тридцать» каша выперла из джунглей.
Она двигалась плавно, исполненная тупой силы, как гигантская амеба, только неоднородная, комковатая. По прелым листьям, между корней, бурлила вязкая слизь. Слышнее стал треск ломающихся веток. Карачун поднял обе руки и снял шлем защитного костюма – ему уже не страшна была смерть от заразы.
– Вижу противника. Уходите к лодке, я действую.
В нос ударило смрадом тлена и гнили. Карачун дал очередь из автомата по псевдоподиям, и тварь замерла, будто бы даже втянув отростки. Он успел улыбнуться, и тут слизняк, будто переварив пули, попер в наступление. Скорость резко увеличилась, но между стволами и корнями по-прежнему мелькали лишь фрагменты, и тела, центра не было видно. Карачун понял, что швырять гранату вслепую – значит, еще больше раззадорить тварь.
Если она движется, тем более, к определенной цели – у нее должен быть если не мозг, то аналог. Его и предстоит поразить.
Оставив на земле ненужные шлем, автомат и огнемет, листоноша ухватился за ближайшую лиану и шустро, как мог, полез наверх. К счастью, ветки растений сплетались, образуя если не сплошной ковер, то сетку, по которой можно было сносно передвигаться, посматривая вниз, на биомассу.
А посмотреть было на что. Неровный, тоньше у краев и чем ближе к бывшему фонтану, тем толще, ковер киселя шевелился, обтекая большие деревья и подминая более мелкие. Растения покачивались и, как показалось Карачуну, постепенно утрачивали блеск и упругость листьев, будто их высасывали.
Он приказал себе не отвлекаться и полез вперед, к чаше заброшенного фонтана.
Ноги скользили и воняло все интенсивнее, но Карачун не останавливался. Вот показалась знакомая поляна…
Биомасса – или кисель – или каша – вздыбилась грибом. Листоноша даже не сразу понял, что за покачивающийся белый столб перед ним, а когда понял – обомлел. Не было в нем ничего от животного, и единственное, что действительно напоминала тварь – ножку поганки, пораженной плесенью. Вырост был далековато, не добросишь гранату, и стволы деревьев мешали – был риск, что снаряд отскочит… Карачун медленно, на выдохе, произнес все, что думал о блудливом мицелии, породившем такое плодовое тело, и начал карабкаться дальше. Он полз осторожно и осмотрительно, шипя сквозь зубы и примериваясь: пора ли уже бросать гранату? Не пора ли?
А еще он надеялся, что друзья ушли далеко. Эта надежда поддерживала, не давала рукам дрожать и запрещала думать о будущем.
Граната была самодельная, изготовленная
