его со свойственным ребенку пылом. Мать она любила чуть меньше, однако не делала между родителями различия, привязываясь то к одному, то к другому; отец же, с его неотразимым шармом и способностью к сопереживанию, совершенно покорил девочку. Люси обожала отца: с ним было так хорошо, так весело, что она ненавидела деловых партнеров, отнимавших у Фреда Аллертона много времени.
После смерти миссис Аллертон Джорджа отправили в школу, Люси же, под надзором гувернантки, жила в Хамлинс-Перлью со своими книгами, собаками и лошадьми. Понемногу она стала понимать, что отец, казавшийся ей воплощением рыцарского духа, на самом деле человек слабый, ненадежный и нечестный. Она гнала зловредные мысли прочь, сама обвиняла себя в бездушности, но череда мелких происшествий раскрыла ей глаза. С мучительным содроганием Люси поняла, что у них с отцом разные представления о правдивости. Он редко держал данное слово и был не особо порядочен в финансовых делах. Для нее же честность, правильность и точность во всех вопросах были чем-то самим собой разумеющимся; семейная гордость требовала вести дела в десять раз осторожнее, чем принято у обычных людей.
И вот из брошенных то тут, то там намеков и бессознательных подозрений у нее наконец сложилась истинная картина жизни отца. Люси выяснила, что все земли до последнего клочка уже заложены, на мебель оформлены купчие, картины распродаются и, самое главное, все деньги, что мать передала в управление отца для них с Джорджем, уже растрачены. Фред же Аллертон по-прежнему жил в неумеренной роскоши.
Все эти обстоятельства открывались постепенно. Люси не у кого было спросить совета, и пришлось определять линию поведения самостоятельно. Она почти ничего не знала наверняка – лишь предполагала, и потому решила больше ничего не узнавать. Выясняя обстоятельства постепенно, она сумела приспособить к ним свое поведение. Фамильная гордость Аллертонов, которой необъяснимым образом был лишен Фред, нашла свое прибежище в Люси, и открывшиеся обстоятельства лишь усиливали ее. Люси с пылким безрассудством взращивала в себе эту гордость – единственную опору в минуту крушения идеалов. Она чтила предков, портреты которых смотрели со стен Хамлинс-Перлью. От них остались лишь лица и имена, но в воображении девушки предки представали живыми людьми, способными хоть как-то противостоять отцовской слабости. Их честность, сила и добродетель должны были в конце концов пересилить необузданность одного-единственного человека. Еще она любила свой дом с его изысканной обстановкой, пышными садами и обширными, плодородными полями; сильнее же всего обожала дикие пустоши и прибрежные болота, обожала с особым, грустным и каким-то неистовым пылом – потому что рисковала их вовсе лишиться. Всю свою волю Люси обратила на то, чтобы сохранить дом для брата. Она мечтала зажечь его решимостью вырвать семейные угодья из рук чужаков, вернуть Хамлинс-Перлью исконную свободу.
Все надежды Люси связывала с Джорджем. Он
