и разорвал напополам.
Сверху донесся писклявый голосок мальчишки, но что он сказал, я не расслышал.
– Знаешь, светлее денька я в жизни не видывал. Солнце просто-таки зажило новой жизнью, будто человек, который хворал вчера, и завтра будет хворать, но нынче гуляет себе, смеется, так что, кто его видит впервой, наверняка подумает: все с ним в порядке, здоров как бык, а лекарства возле постели приготовлены для кого-то другого. В молитвах сказано, будто Новое Солнце воссияет так ярко, что невозможно смотреть, и я до того самого дня считал это просто таким выражением, для красного словца – вроде как младенца называют красавчиком или возносят до небес всякую пустяковину, хорошим человеком сработанную, а на самом-то деле, появись на небе хоть два солнца, смотреть на них это никому не помешает. Но в тот день мне стало ясно, что в молитвах-то сказана чистая правда: Фехин так засиял лицом, что отвернуться пришлось – даже глаза заслезились. Сказал он мне спасибо, и двинулись мы с ним дальше, и подошли к дому, где девчонка одна жила. Как ее звали, уже запамятовал, но красива она была в самом деле, без дураков – той красотой, какой обычно отличаются самые тихие. До того дня я и не знал, что Фехин с нею знаком, но он попросил меня подождать, и уселся я на ступеньку у ворот.
Наверху раздались шаги: к лестнице двинулся кто-то куда тяжелее мальчишки.
– В доме он пробыл недолго, но когда вышел, а девчонка выглянула ему вслед из окна, я понял, чем они там занимались. Поднял я на него взгляд, а он только развел в стороны длинные, тонкие обезьяньи ручищи: извини, дескать, с тобой поделиться не смог. В конце концов он велел девчонке дать мне полкаравая хлеба и фруктов, а еще нарисовал с одной стороны листа мой портрет, а девчонкин – с другой, но рисунок оставил себе.
Лестница заскрипела, и я обернулся на шум. Как я и ожидал, сверху спускалась женщина – невысокая, но пышнобедрая и тонкая в талии, в платье, изодранном не меньше, чем платье хозяйки дома, однако гораздо грязнее. На спину ее с затылка ниспадали длинные пряди пышных темно-русых волос. Думаю, я узнал ее еще до того, как она повернулась ко мне, а уж увидев широкие скулы и продолговатые, раскосые карие глаза, лишился последних сомнений. То была Агия.
– Значит, ты с самого начала знал, что я буду здесь, – сказала она.
– То же самое я мог бы сказать о тебе. Ты вроде бы появилась здесь первой.
– Я всего-навсего заподозрила, что ты можешь прийти сюда. И, так уж оно обернулось, немного опередила тебя, а хозяйке этого дома рассказала, что ты со мною сделаешь, если меня не спрятать, – отвечала Агия.
(Очевидно, таким образом она решила дать мне понять, что здесь у нее есть союзник, пусть даже столь слабосильный.)
– Выходит, ты пыталась погубить меня с тех самых пор, как попалась мне на глаза в Сальте, среди толпы?
– Это обвинение? Да, пыталась.
– Лжешь.
Нечасто, нечасто мне доводилось видеть Агию
