подвергся гонениям, причем наиболее суровым. В ночь с 3 на 4 декабря 1577 г. некоторые «обутые» со своими сообщниками ворвались в дом и, взяв в плен обоих исповедников, увели их. Хуан исчез. Св. Тереза узнала, что увез его приор Мальдонадо, но куда увез, стало известно лишь девять месяцев спустя, после освобождения Хуана. С завязанными глазами его привезли в заброшенное предместье Толедо, в монастырь Богоматери Толедской – самый известный в Кастилии кармелитский монастырь нереформированной ветви. Святого допрашивали, и так как он не хотел отказаться от реформы, с ним поступили как с мятежником. Его тюремной камерой было очень узкое помещение в 10 футов длиной и 6 футов шириной, в котором узник, как писала позже св. Тереза, «даже будучи совсем невысоким, едва мог стоять в полный рост». В этой каморке не было ни окон, ни отдушин для воздуха – лишь щель высоко в стене. Чтобы помолиться по Бре-виарию, пленник «должен был взобраться на стул приговоренного и ждать, пока солнечный луч упадет на стену». Дверь запиралась на висячий замок.
Когда в марте 1578 г. пришла весть, что о. Герман бежал, то тюремную камеру изолировали от смежного с ней помещения. Сначала каждый вечер, затем три раза в неделю и, наконец, лишь иногда по пятницам пленного приводили в рефекторий[10], где он, сидя на полу, принимал пищу – хлеб и воду. В рефектории же узник получал и наказания. Он преклонял колени – обнаженный по пояс, с опущенной головой, – а мимо проходили монахи и били его плетью. И поскольку все это Хуан сносил «с терпением и любовью», его прозвали лицемером. Однако он остался «неколебим, как камень», когда ему предложили отречься от реформы, соблазняя в качестве приманки приоратом. До сей поры молчавший, Хуан заговорил; он сказал, что не свернет с этого пути, «даже если это будет стоить ему жизни». Молодые послушники, бывшие свидетелями издевательств и жестокости по отношению к нему, плакали от жалости и, видя молчаливое терпение его, говорили: «Это святой». От побоев хабит Хуана пропитался кровью – ему приходилось носить его в таком виде, не снимая в течение девяти месяцев заточения. Можно представить, что ему пришлось вынести в жаркие летние дни. Еда, которую приносили узнику, вызывала расстройство желудка, и казалось, что его хотят погубить подобным образом. Каждый проглоченный им кусок был проявлением любви – так он хотел избежать искушения злословия.
Мы знаем, как тесно был связан Хуан де ла Крус со своим ближайшим окружением. Он был всем сердцем предан реформе, св. Терезе и всем, кто вместе с ним исполнял эту высокую задачу, кто посвятил свою жизнь – в основном под его руководством – идеалу восстановления изначального Кармеля. Позднее, когда ему на несколько лет пришлось задержаться в Андалусии, он откровенно признавался в ностальгии по Кастилии и кругу преданных людей: «С тех пор как меня проглотил кит, а затем извергнул на этот далекий берег, мне больше не выпадала радость видеть вас, а также святых, которые там живут». Он был так далек от них, что все эти месяцы даже не мог послать им весточки о себе. «До сих пор
Рефекторий – трапезная в католическом монастыре.
