Н. А. Екимов:
«Я знаю, что ребенок тогда раскроется эстетически, когда будет свободен, когда на него никто не будет давить. Почему я поступаю так, а не иначе, могу объяснить.
Когда я слушаюсь своего сердца, своей совести, тогда я поступаю как надо, а как это происходит, почему сердце подсказывает именно такой метод обращения к ребенку, вот это необъяснимо…»
Созерцание, по Ильину, – это интуиция, это духовное смотрение, когда углубляется взгляд человека, который «вчувствуется в самую сущность вещей». Созерцание – это и воображение, и духовная любовь, и интенсивность направления к любимому предмету.
Если еще раз возвратиться к педагогу Екимову, то можно сказать, что главное его достоинство состоит в способности соединять свою и детскую фантазию или воображение с духовной любовью. «Сердечное созерцание может присоединиться к любому культурному акту»: к разучиванию гамм или усвоению теоретического материала, практическому занятию или к повторению ранее усвоенных пьес, заданий. Если это сердечное созерцание есть, то уроки превращаются в чудо. Дети, оказавшиеся в фокусе этих состояний, преображаются: они «начинают по-новому переживать уроки геометрии, географии, истории, педагогики и особенно Закона Божьего, излагаемых в словах и образах сердечного созерцания» (И. А. Ильин).
12. «Летящий бег пера»
Талант бывает разным. Конечно же, есть талант мучительно напряженный, деспотический по отношению к себе, состоящий, как признавался о себе Достоевский, из неверия и сомнений, находящийся всегда на грани, где жизнь и смерть смыкаются, где все на пределе, где такое ощущение, будто, как выразился Арсений Тарковский, «смерть идет по следу, как сумасшедший с бритвою в руке…». Наверное, таков был талант Толстого – мятущийся, бунтующий, постоянно решающий задачу жить или не жить. В педагогическом неистовстве рождались педагогические системы Оуэна, Дистервега, Ушинского, Макаренко.
Но бывает и такой талант, когда все будто льется легко и самозабвенно. «Летящий бег пера!» – так Пушкин заметил о той будто неведомой силе, которая сама по себе, без рацио, без мучительства внешнего, без изнуренной тоски, создает шедевры – находит нужное слово, нужный штрих, нужное чувство.
Его гению была присуща способность мгновенно находить самое главное, самое яркое и самое образное!
Педагогика – адский труд. Здесь будто и нет легкости! И все же природа таланта носит всеобщий характер. У Песталоцци все до предела естественно: «Мои слезы текли вместе с их слезами, моя рука лежала в их руке…» И у Корчака – всегда и до конца с детьми, и нет дилеммы, и даже смерть не способна нарушить его великое единение!
Вот такое легкое, самозабвенное, я бы сказал, пушкинско-моцартовское начало в талантливости Николая Алексеевича.
Педагогика –
