style="font-size:15px;"> Сестра Эбигейл, кто бы сомневался.
С виду сангвинистка казалась обычной пожилой и безобидной английской монахиней – тонкие слабые руки, выцветшие с возрастом синие глаза. На ходу она заправляла под апостольник прядь седых волос, выбившихся из-под покрова.
– Добрый вечер, герр Нидерман, – поприветствовала его Эбигейл. – Ужин скоро будет подан. Если вы направляетесь в трапезную, я уверена…
Берндт перебил ее:
– Возможно, Элизабет будет не против составить мне компанию.
Жесткие пальцы Эбигейл сдавили руку Элизабет с такой силой, что назавтра наверняка должен будет остаться синяк. Графиня не сопротивлялась. При должных обстоятельствах эти синяки могут вызвать сострадание Берндта.
– Боюсь, Элизабет не может пойти с вами, – возразила Эбигейл раздраженным тоном, не допускавшим возражений.
– Конечно же, могу, сестра, – отозвалась Элизабет. – Я ведь не узница, верно?
Квадратное лицо Эбигейл пошло красными пятнами.
– Значит, решено, – подхватил Берндт. – И возможно, после ужина мы сможем совершить небольшую прогулку на лодке?
Элизабет заставила себя никак не отреагировать на эти слова, боясь, что Эбигейл услышит ее учащенное сердцебиение. «Заметит ли он пропажу ключа?»
– Элизабет недавно болела, – промолвила Эбигейл, явно подыскивая объяснение тому, что ее подопечная не должна покидать стен монастыря. – Ей не следует перетруждаться.
– Возможно, от морского воздуха мне станет лучше, – с улыбкой предположила Элизабет.
– Я не могу этого позволить, – возразила Эбигейл. – Ваш… ваш отец будет сильно рассержен. Вы ведь не хотите, чтобы я сообщила Бернарду, не так ли?
Элизабет прекратила дразнить монахиню, хотя эта игра забавляла ее. Она уж точно не хотела подобным образом привлекать к себе внимание кардинала Бернарда.
– Очень жаль, – вздохнул Берндт. – Особенно если учесть, что завтра я должен буду уехать…
Элизабет пристально посмотрела на него.
– Я думала, вы останетесь еще на неделю.
Он улыбнулся ее беспокойству, явно приняв его за приязнь.
– Увы, дела призывают меня обратно во Франкфурт раньше, чем я ожидал.
Это было неприятной неожиданностью. Если Элизабет намеревалась воспользоваться его лодкой для побега, это следовало сделать сегодня ночью. Она быстро соображала, понимая, что это ее наилучший шанс – не только на освобождение, но и на куда большее.
Ее планы были куда грандиознее, чем просто обрести свободу.
Хотя теперь Элизабет вновь могла разгуливать под солнцем, она потеряла куда больше. Будучи смертной, графиня уже не могла слышать самые тихие звуки, улавливать слабейшие запахи или видеть мерцающие краски ночи. Ее как будто завернули в плотное покрывало.
Она ненавидела это состояние.
Она желала возвратить себе чувства стригоя, ощутить,
