что тут пронизывало всё и вся, и от чего не было, да и не могло быть, спасения.
– Ит, сходи за сахаром, – попросила Берта.
– А убирать когда? – спросил Ит. Идти ему никуда не хотелось, а хотелось сесть в кресло с чашкой чая, и немного перевести дух. – Он скоро придёт.
– Через два часа – это еще не скоро, – строго сказала Берта. – Ит, ну правда, ну сходи, а? И чего ты тут убирать собрался, скажи на милость?
– Полы неделю не мытые, – напомнил Ит. – А в пыли на шкафу можно будет скоро рассаду выращивать. Что-то мы с тобой всё запустили.
– А смысл распускать? – пожала плечами Берта. – Ну, то есть не запускать? Вот скажи, тебе это надо? Уборки эти все, порядок? Надо?
– Да не особенно, – признался Ит. – Если честно, по фигу. Мы с тобой тут как на вокзале.
– Тут все как на вокзале, – Берта вздохнула. – И все ждут, когда куда-то уедут. Мы с тобой домой, надеюсь. Местные…
– На Крюковское, – продолжил Ит. Крюковским называлось кладбище, расположенное неподалеку от Морознова, рядом с полуразрушенной церковью – еще одним объектом, облюбованным местными мальчишками. – Всё времянка, и всё тлен. Поэтому смысла убирать я не вижу. Но всё равно надо, малыш. Стыдно.
– Надо, значит надо, – пожала плечами Берта. – А за сахаром ты всё равно сходи. Двадцать минут, Ит. А потом уберешь.
– Тогда картошку почисти, – попросил Ит.
– Почистить я могу разве что перловку. Потому что картошки нет, – напомнила Берта.
– Ой, чёрт. Ладно. Куплю сейчас. Давай авоську.
К моменту, когда в дверь постучал Ри, квартиру всё-таки привели в относительное подобие порядка, Берта сварила принесенную картошку, а Ит разложил «новогодний» утлый стол, который они хранили в сложенном виде за шкафом. Скатерть имелась всего одна, старая, застиранная до серости – когда-то Берта случайно купила её у какой-то бабки «на досочках», да так и оставила. Не нужны им двоим были скатерти, стол доставали пару раз в год, не чаще, а в последний Новый год обошлись и вовсе без него: просто посидели на кухне, послушали куранты по радио, пьяные вопли соседей по подъезду, да и легли спать. Здесь, на этой Земле, праздновать ничего не хотелось. Им двоим – точно не хотелось. Незачем, и не с кем.
– Шёл огородами, вроде никто не видел, – отрапортовал Ри, закрывая за собой дверь. – Привет ещё раз.
– Ну, не видел, и не видел, – покивала Берта. – Разувайся, проходи.
– Разуваться? – с сомнением спросил Ри.
– Да, разуваться, я полы помыл только что, – сказал с кухни Ит. – Тебе это, конечно, всё равно, но…
– Ладно, ладно, разуваюсь, – Ри стащил дорогие лаковые ботинки, и поставил рядом с табуреткой, стоявшей у вешалки. – Берта, держи сумку. Хлеб, мясо, бутылки…
– Сахар, – подсказала Берта.
– Ой, чёрт, я забыл, – Ри с досадой крякнул. – Сходить?
– Не
