разу не взял и медяка… Я более даровит, чем он».
– Гонданзон, голюпчик, – сказал барон, – почему ти виудиль у меня тысяча франк?
– Любовница моя по уши в долгу…
– Ти имей люпофниц? – вскричал Нусинген, с восхищением и завистью глядя на Контансона.
– Мне всего шестьдесят шесть лет, – отвечал Контансон, который являл собою роковой пример вечной молодости, даруемой человеку Пороком.
– Что он делайт?
– Помогает мне, – отвечал Контансон. – Ежели вора любит честная женщина, тогда либо она становится воровкой, либо он – честным человеком. А я как был, так и остался сыщиком.
– Ти фешно нуштайся в теньгах? – спросил Нусинген.
– Вечно, – улыбаясь, отвечал Контансон. – Мое ремесло – желать денег, ваше – наживать их: мы можем договориться, вы их накопите для меня, я берусь их промотать. Будет колодец – ведро отыщется…
– Желаль би ти полючать билет в пьятсот франк?
– Что за вопрос! Но не такой уж я глупец!.. Вы ведь предлагаете мне эти деньги не затем, чтобы исправить несправедливость судьбы?
– Конечно нет. Ти виудил мой тисяча франк. Даю тебе пьятсот франк. Будет тисяча пьятсот франк, котори тебе даю.
– Превосходно! Вы мне даете ту тысячу франков, что я у вас взял, и к ней прибавляете еще пятьсот франков.
– Ферно, – сказал Нусинген, кивнув.
– Все же это будет всего пятьсот франков, – сказал Контансон невозмутимо.
– Котори я дам?
– Которые я получу. Пусть так. Но в обмен на какую ценность дает господин барон этот билет?
– В Париш, я узналь, есть челофек, способный находить женщин, мой люпоф, и ти знай адрес челофека… Атин слоф, мастер шпионаш…
– Правильно…
– Дай адрес и полючай пьятсот франк.
– А где они? – с живостью спросил Контансон.
– Вот он, – сказал барон, вынимая из кармана билет.
– За чем же дело стало? Давайте, – сказал Контансон, протягивая руку.
– Даю, даю! Желаю видеть этот челофек. Потом уше полючай теньги, потому можно продавать много адрес такой цена.
Контансон рассмеялся.
– Собственно говоря, вы вправе дурно обо мне думать, – сказал он, притворившись, что бранит самого себя. – Чем пакостнее наше положение, тем больше оно обязывает к безукоризненной честности. Послушайте-ка, господин барон, выложите шестьсот франков, и я дам вам добрый совет…
– Дай и доферяй моя щедрость.
– Я рискую, – сказал Контансон, – но я веду крупную игру. Служа в полиции, видите ли, надо работать тишком. Вы мне скажете: «Идем, едем!..» Вы богаты, и вам кажется, что все подчиняется деньгам. Конечно, деньги кое-что значат. Но, как говорят два
