третьего курса, человек сорок, стали индивидуально приглашать в кабинет директора для конфиденциальной беседы с незнакомыми людьми в штатском. Первая беседа была чисто ознакомительной.
Недели через две беседы возобновились, но на собеседование было приглашено всего около десяти человек. В отличие от первой встречи, вторая беседа была конкретной: каждому из нас было предложено оформиться на работу в органы безопасности с обещанием обеспечить возможность окончания института заочно. Требовалось написать заявление по соответствующей форме, заполнить несколько анкет и выполнить иные формальности.
Мои доводы, объясняющие отказ переходить на эту службу, были однозначно отклонены. Однозначно отказался и я, хотя вслед за этим последовал намек, что так можно остаться без партбилета. (Отмечу, что в партию я вступил в 1944 г. накануне Ясско-Кишиневского сражения).
Через несколько дней намек приобрел черты реальной угрозы. Последовал вызов в партбюро, где секретарь передал мне приглашение явиться в определенное время в учреждение на Литейном. Разговор начался с вопроса, который, признаться, меня ошеломил: почему я в своей анкете при поступлении скрыл, что мой отец «в 1930 г. был лишен недвижимости и раскулачен?» (Помните, читатель, что, как я упоминал, мой отец в 1930 г. был железнодорожным служащим, недвижимости семья не имела, да и раскулачивание как-то не вписывается…)
Однако все мои пояснения на этот счет встречали лишь скептическую усмешку. Особенно «весело» стало хозяину кабинета, когда я, как он сказал, «наслушавшись всяких там лекций», упомянул о презумпции невиновности.
Не хочу преувеличивать, но ситуация выглядела весьма серьезной, особенно в условиях определенного рецидива 1937 г. Поэтому решить проблему могли только документы. К счастью, мой отец в то время был жив и, более того, в его архиве сохранились необходимые документы, например, карточка делегата Армавирского уездного съезда Советов, состоявшегося в январе 1930 г., профсоюзный билет, служебное удостоверение и др. Все это мне было незамедлительно переправлено, и я представил документы на Литейный. При этом, по совету отца, я каждый документ вручал под расписку, за что получил упрек в формализме. Хорошенькое дело. А если бы таких документов не оказалось? Что было бы с сыном раскулаченного кулака, скрывшего этот позорный факт от общественности…
Фрагмент 4-й. Несколько протокольных записей. Юридический институт я закончил в 1950 г. и был рекомендован в аспирантуру. После сдачи вступительных экзаменов стал аспирантом кафедры государственного права юрфака по специальности «Административное право». Моим руководителем стал Г. И. Петров.
Пребывание в аспирантуре не оставило в памяти каких-либо неординарных впечатлений, за исключением, пожалуй, одного. Дело в том, что по заданиям партийных органов аспиранты нашего института привлекались к чтению лекций, совершенно не связанных с их профессиональной подготовкой. Все были обязаны
