что нас нет, и сожгут все дотла, фермы и ранчо, посевы и припасы, вершки и корешки. И к чему мы тогда вернемся?
– А если они пойдут за нами? – вставил Хорхе Эстрада. – Ты думаешь, нас трудно догнать таким, как Волки? Они все сожгут, как сказал Тук, потом догонят нас и все равно заберут детей!
Сидящие в зале одобрительно затопали. Послышались крики: «Дело говорит, дело».
– А кроме того, – Нейл Фарадей поднялся, держа перед собой огромное и грязное сомбреро, – они никогда не берут всех наших детей. – В голосе явственно слышался испуг человека, который хотел оставить все как есть, соглашаясь на плохое, чтобы не допустить худшего. Тиан аж скрипнул зубами. Такой точки зрения он больше всего и боялся. Покорности судьбе.
Один из Мэнни, молодой и безбородый, резко, пренебрежительно рассмеялся.
– Ага, из двоих спасется один. А значит, все хорошо, не так ли? Да благословит тебя Господь!
Он мог сказать и что-то еще, но костлявые пальцы Хенчика сжали предплечье молодого человека. Он замолчал, но не опустил в смирении головы. Глаза пылали огнем, губы превратились в белую полоску.
– Я не говорю, что это хорошо, – Нейл начал крутить сомбреро, – но мы должны смотреть правде в лицо. Они не берут всех детей. Вот моя дочь Джорджина, умная, веселая, шустрая…
– Ага, а твой сын Джордж – пустоголовый здоровяк, – прервал его Бен Слайтман. Он работал на ранчо у Эйзенхарта, своей фермы у него не было, но дураков на дух не переносил. Бен снял очки, протер их банданой, вернул на переносицу. – Я видел, как он сидел на ступенях магазина, когда проезжал по улице. Он и еще несколько пустоголовых…
– Но…
– Я знаю, – вновь Слайтман не дал ему договорить, – это трудное решение. Возможно, несколько пустоголовых лучше, чем общая смерть. – Он помолчал. – Или если бы они забирали бы всех детей, а не половину.
И Слайтман сел под крики: «Дело говорит» и «Спасибо, сэй».
– Они никогда не оставляли нас без всего, – заговорил еще один мелкий фермер, земли которого находились к западу от жилища Тиана, у границы Кальи. Его звали Луис Хейкокс, и в голосе слышалась горечь. А в улыбке, которая изгибала губы под усами, напрочь отсутствовала веселость. – Мы не будем убивать наших детей. – Он посмотрел на Мэнни. – При всем уважении к вам, я не верю, что даже вы решитесь на такое, когда придется от слов переходить к делу. Во всяком случае, если и сподобитесь, то не все. Мы не можем собрать пожитки и двинуться на запад или в любом другом направлении, ведь тогда придется оставить наши фермы. Волки их сожгут, это точно, а потом все равно придут за нашими детьми. Они им нужны, уж не знаю почему.
Все всегда сводится к одному: большинство из нас фермеры. Мы сильны, когда имеем дело с землей, слабы – когда нет. У меня двое детей, им по четыре года, я люблю их обоих, и сердце обливается кровью при мысли, что одного придется потерять. Но я отдам одного, чтобы сохранить второго. И ферму. – Вокруг одобрительно зашептались. – А какое другое решение мы можем принять?
