9).
Наука уголовного права изучает только наказание, которое применяется государством через судебные органы за совершенное преступление. Оно возникает на определенной ступени развития человеческого общества вместе с государством и классами и носит классовый характер.
Активная роль уголовного права осуществляется в значительной мере путем применения наказания и угрозы наказанием, что, конечно, не исключает, а предполагает активно-воспитательную роль определенных уголовно-правовых норм.
IV. Отвергая исторический и классовый характер преступления, некоторые буржуазные авторы пытались определить преступление как деяние антиморальное, безнравственное. Не вызывает, конечно, сомнений, что между преступлением как действием, опасным для господствующего класса, и моралью господствующего класса имеется известная связь, однако такое определение антинаучно и не дает правильного понятия преступления.
В эксплуататорском обществе нет единой морали. Ф. Энгельс писал: «…каждый из трех классов современного общества, феодальная аристократия, буржуазия и пролетариат, имеет свою особую мораль…»[62]
Деяние, нравственное с точки зрения буржуазной морали, может быть безнравственно с точки зрения пролетариата. Но если в эксплуататорском обществе сосуществуют разные морали различных классов, то оно имеет только одно право, а поскольку преступление есть правовое понятие, постольку оно не может в эксплуататорском обществе быть основано на морали, ибо никакой единой морали в эксплуататорском обществе нет; но и морали эксплуататоров далеко не всегда соответствует то, что понимается под преступлением в действующем праве, и это вынуждены признавать даже буржуазные авторы.
Такого мнения придерживался, в частности, крупнейший русский буржуазный криминалист Н. С. Таганцев: «Преступное не может и не должно быть отождествлено с безнравственным; такое отождествление, как свидетельствуют горькие уроки истории, ставило правосудие на ложную стезю, вносило в область карательной деятельности государства преследование идей, убеждений, страстей и пороков, заставляло земное правосудие присваивать себе атрибуты суда совести».
«Действие, вполне правомерное, – пишет Таганцев, – может быть тем не менее глубоко безнравственным. Внешняя набожность как средство обмана, раздача милостыни из-за получения ордена не будут заключать ничего преступного, но можно ли признать эти деяния нравственными? Наоборот, воровство, учиненное единственно с целью оказать помощь лицу, глубоко нуждающемуся, спасти другого от нравственного падения, будет деянием наказуемым, но всегда ли заклеймим мы учинившего его эпитетом безнравственного человека?»[63]
Один из крупнейших английских криминалистов Д. Ф. Д. Стиффен спрашивал: «Признает ли право какую-либо систему нравственности за истину и как именно?» – и отвечал: «Право не утверждает ничего подобного,
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 95.
Н. С. Таганцев. Русское уголовное право, т. 1. Спб., 1902, стр. 38–40.
