рассматривать не в судах, где полностью избавиться от процессуальных заморочек невозможно, а так называемыми Особыми Совещаниями или Тройками. Это воистину дьявольское сталинское изобретение – келейно собрались трое – чекист, партиец и прокурор – и по списку приговорили, и шито всё, и крыто. Но люди по своей природе и любопытны, и недоверчивы, и склонны задавать разные неудобные вопросы, к примеру, «а судьи кто?» или восклицать: «Да не может того быть!» Да-а. Но и от этого недуга, то бишь от болезненного любопытства и вредного блудословия товарищем Сталиным тоже найдено лечебно-профилактическое средство. Могучее средство – страх. А держится он – страх – на подпорках, на расстрельных приговорах. Да, на расстрельных приговорах. Здесь ты, мальчишка, непременно задался бы вопросом: «Так кто же и как определяет границу и меру необходимого и целесообразного в количестве расстрельных приговоров, достаточных для подпитки кровью и поддержания на должном уровне страха и повиновения общества»? – И, опять же, поскольку с логикой у тебя все в порядке, пораскинув мозгами, ты быстро сам пришел бы к выводу: нет, это не Генрих Ягода, и не Николай Ежов, и не Лаврентий Берия определяли и определяют эту чёртову границу, эту дьявольскую меру. Нет. Это делает Он. Он Сам. Да, Сам Отец Народов!
Библейский отец Авраам готов был принести в жертву своего сына, но не преступил роковую черту. Отец Народов преступил, толпами отправляя чад своих возлюбленных к жертвенному алтарю. Но вот вопрос. Как он, великий вождь и отец народов регулирует этот жертвенный конвейер, как определяет меру и границу и чем при этом руководствуется? На этот вопрос не может ответить никто. Никто! Никому не дано заглянуть в затянутую дьявольским мраком бездну души товарища Сталина. Никому!
Рыцарь Революции Феликс Эдмундыч Дзержинский выдал когда-то две знаменитые фразы: «то, что вы на свободе – это не ваша заслуга, это наша недоработка» и «был бы человек, а статья найдется». Это были шутки Железного Феликса. Теперь это уже не шутки, нет не шутки. Такие времена. А тут какой-то Буров. И какой уж тут, мальчишка, детектор лжи?
И пробежали мы эти десять лет, и многого достигли, действительно многого, достаточно взглянуть на промышленную карту страны, и ты, мальчишка, это знаешь и этим гордишься. И есть чем гордиться. Но никто тебе не сказал и никогда открыто не скажет: какой ценой это достигнуто. А цена: миллионы изломанных судеб и сотни тысяч принесенных в жертву жизней «буровых», «ивановых» и других.
И вот главное, касательно тебя – лейтенанта, и меня – генерала. И об этом я тоже не могу тебе, мальчишка, сказать, но со временем, я думаю, ты поймешь сам. Как только мы с тобой, лейтенант, сделаем попытку оправдать и освободить ни в чем не повинного Бурова, так тут же сами угодим на этот конвейер, который и доставит нас к расстрельной камере.
А в наших
