и пальцы Хипыча, сжимавшие горлышко бутылки, медленно разжались…
И Хипыч – о, чудо! – вновь ощутил себя свободным.
Он уходил по дороге в сторону заката, поглядывая на старые тополя, трепещущие на ветру молодой листвой, когда его нагнали озверевшие братья.
Били Хипыча в кустах цветущей сирени. Сперва братья работали кулаками, а когда Хипыч упал на усеянную пробками черную землю, в ход пошли каблуки… «Туфли оботри…» – последнее, что услышал он, уносимый ветром в пространство…
Похоронили Хипыча добрые люди. Крест на его могилу сделал я. Сосновый, добротный. Лежит Хипыч на краю кладбища, у самой дороги. За дорогой – поля, бесконечные нивы. Хорошо. Привольно.
Крест
1
Архипов закончил работу и вынес из сарая новый крест, сделанный из двух хорошо обструганных планок.
– Далеко собрался? – крикнул ему из-за ограды Ромас.
Его черный «Mercedes» стоял во дворе, вымощенном камнями.
– На гору Крестов, – сказал Архипов. Лицо его было опухшим, правый глаз заплыл.
– Счастливчик! – позавидовал сосед. – Если встретишь там бога, попроси его, чтобы он снизил инфляцию.
– Мои молитвы там не услышат, – сказал Архипов, прикрепляя крест к раме велосипеда.
– Тогда зачем крест?
– Друг умер.
– Все мы там будем… – быстро перекрестился сосед. – А ты кто по вере? – спросил он, садясь в автомобиль. – Православный или католик?
– Буддист, – почему-то ответил Архипов. Хотя не был ни тем, ни другим, ни третьим.
Сосед отбыл в офис. Архипов присел на завалинку. Закурил.
Вставало солнце. По-весеннему щебетали в деревьях птахи. Деревянный дом его покойных родителей покосился вбок, требовал ремонта. «Бог с ним, с ремонтом», – потер Архипов ладонью небритый подбородок. Денег все равно не было. Плохо было другое: он сам.
Вспомнилось, как он раздражался, злился, бесновался зимой, когда пилораму, где он трудился десять лет, закрыли за долги. И он остался без работы. Пил, когда умер Андрей. Короче, был дураком, а дураков он и сам не любил. Вот и вчера у него не было ни малейшего желания связываться с тем бритоголовым в баре у Гоши, но тот сам напросился.
Хулиганов было трое. Но тон задавал старший среди них, красномордый, с бугристой обритой головой и кабаньими глазками. Гоша предупредил: «Не реагируй на их выпады». Архипов взял свой бокал с пивом и направился к столику. Красномордый проводил его злобным взглядом. И выругался на русском: хотел, мол, послушать живую музыку, а попал на шоу уродов, безруких и безногих. Его «шестерки» загоготали.
Гоша покачал головой. На афганской войне он был поваром. Варил кашу, когда духи накрыли минометным огнем палаточный городок. Ему оторвало голень. Архипову повезло больше, чем Гоше и тем салажатам, погибшим в палатках. Пуля раздробила ему
