был хриплым, как будто она напилась пьяной или долго плакала, а Ральф не думал, что пациентам в больнице разрешают употреблять спиртное.
– Я так и понял.
– Я услышала твой голос и… я… я не смогла…
– Все в порядке, я все понимаю.
– Правда? – Она шмыгнула носом.
– Да, мне кажется, да.
– Пришла медсестра и дала мне болеутоляющее. Хотелось сразу его принять и лечь спать… очень болит лицо… но я не могу лечь спать, пока не поговорю с тобой и не скажу, что должна сказать. Боль – это очень неприятно, но это еще и стимул.
– Элен, ты не должна ничего мне говорить.
Но он боялся, что все-таки должна. И еще он боялся того, что она может ему сказать… боялся, что она будет злиться на него, потому что злиться на Эда она не могла.
– Нет, я должна. Я должна сказать тебе спасибо.
Ральф прислонился к двери и на мгновение закрыл глаза. Он, конечно, почувствовал облегчение, но теперь он не знал, что ответить. Он был готов сказать: «Мне очень жаль, что ты так думаешь, Элен», – сказать это очень спокойным голосом, но этот сценарий мог бы пригодиться, только если бы она начала разговор с вопроса о том, не пора ли ему перестать совать свой непомерно длинный нос в чужие дела.
А потом, как будто угадав его мысли, она сказала:
– Я жутко на тебя злилась. Всю дорогу сюда, все время, пока меня тут обследовали… и еще час, наверное, после того, как меня положили в палату… я страшно на тебя злилась. Я позвонила Кэнди Шумахер, моей подруге с Канзас-стрит, она пришла и забрала Натали. Я заберу ее завтра утром, а эту ночь Натали будет у Кэнди. Кэнди спросила меня, что случилось, но я ей не сказала. Мне просто хотелось лежать и беситься, потому что ты вызвал полицию, хотя я просила тебя никуда не звонить.
– Элен…
– Дай мне закончить, чтобы быстрее принять таблетку и лечь спать.
– Хорошо.
– Сразу после того, как Кэнди забрала Натали – слава Богу, она не плакала, я бы этого не вынесла, – ко мне пришла женщина. Сначала я решила, что она ошиблась палатой, потому что я понятия не имела, кто она такая, а потом, когда до меня наконец дошло, что она пришла именно ко мне, я ей сказала, что не хочу никого видеть. Но она сделала вид, что не слышит, что я ей говорю. Она закрыла дверь и приподняла свою юбку так, чтобы я увидела ее левое бедро. На нем был длинный шрам, почти до колена. Она сказала, что ее зовут Гретхен Тилбери, что она советник по вопросам насилия в семье из Женского центра и что ее муж распорол ей ногу кухонным ножом в семьдесят восьмом году. Она сказала, что если бы у соседа снизу не было жгута, она бы истекла кровью. Я сказала, что мне очень жаль, что это действительно очень плохо, что с ней приключилось, но я ни с кем не хочу говорить о случившемся до тех пор, пока не обдумаю все как следует. – Элен пару секунд помолчала. – Но знаешь, это была ложь. У меня было достаточно времени на раздумья, потому что в первый раз Эд ударил меня два года назад, незадолго до того, как я забеременела. Я просто пыталась… ну, делать вид, что ничего не происходит.
– Я понимаю,
