ты! – Восхитилась Ксюша, – у вас теперь дверь дороже, чем вся квартира.
– Вот именно!
– Даша, не расстраивайся, ещё накопишь.
– Главное, бабушка теперь довольна, мастер ей сказал, что вскрыть замки можно только автогеном. А накопить можно, конечно, если только начальница не будет премии лишать.
Инна Михайловна продолжала придираться, но премии не лишала, и я смогла снова подкопить вполне приличную сумму.
Деньги эти мне очень пригодились, когда заболела бабушка.
Я вспомнила об этом и заплакала. Бабушка, родная, зачем же ты меня оставила? Как же я буду жить без тебя? Вчера отметили сорок дней, как она умерла. На поминки пришла Ксюша со своей мамой, да три соседки по подъезду. Родственников у нас с бабушкой нет. Тетя Лида, соседка из квартиры напротив, всем распоряжалась, я ничего сама бы не смогла устроить.
Я – сирота. Папа с мамой развелись, когда я была совсем крошкой. Папа уехал в другой город, и умер там. Я не знаю, где его похоронили. А к маме на кладбище мы ходили с бабушкой регулярно, на все поминальные дни. Мама погибла в аварии, когда мне было пять лет. Почему я совсем не помню маму? Должен же пятилетний ребёнок что-то помнить! Как ни стараюсь, ничего не могу вспомнить о маме: ни её рук, ни голоса. Фото мамы, конечно, есть. Но я не знаю этой женщины. У меня осталась от мамы одна её картина. Мама вышила картину крестиком. На картине изображен деревенский дом с синими наличниками, полускрытый густыми кустами цветущей сирени.
Когда мне тяжело, я беру в руки эту вышивку. Мне кажется, я чувствую тепло маминых рук, которые трудились над ней. Я могу поговорить с мамой, посоветоваться с ней, глядя на картину. Я люблю запах сирени. Мамина картина и сейчас у меня в руках. Что же мне делать, мамочка?
Собственно, мне можно ничего не делать: я в отпуске. Сегодня первый день. Когда бабушка заболела, я умоляла Инну Михайловну дать мне отпуск на два месяца раньше положенного по графику. Я плакала и унижалась перед ней. Но начальница была непреклонна: в нашей фирме так не принято. Выручала та же тетя Лида, приходила проведать бабушку, покормить. После похорон бабушки, я не хотела брать этот ненужный отпуск: на людях мне было легче. Но Инна Михайловна не была бы собой, если бы согласилась. «Милочка, тебе непременно следует отдохнуть сейчас, когда у тебя горе», – начальница смахнула невидимую слезинку, как бы сочувствуя мне, и выпроводила меня в отпуск.
Ксюша долго трезвонила в дверь, и как вихрь ворвалась ко мне в квартиру.
– Наконец-то, ты открыла! Что так долго? Пошли на кухню, я пирожных принесла. Садись на табуретку. У меня такая новость, что ты упадешь…
С Ксюшей можно молчать. Она задает кучу вопросов сразу, на которые сама же и потом отвечает. Я наливаю чайник и усаживаюсь напротив своей подруги. Русые волосы Ксюши выбились из заколки, прядками свисают вдоль круглых щек. Серые глаза блестят, коротенький чуть курносый носик подергивается от нетерпения, крупный рот не закрывается, обнажая ровный ряд белых зубов. В этом
