Он опять же меня не испугался, я подошел к нему шагов на десять. Но потом его спугнула стая каких-то койотов или шакалов… Но они оказались в панцире. Представляете, на лбу и груди – довольно легкие, как я подозреваю, но защищающие жизненные органы пластины. И они им практически не мешают бегать, иначе бы олень не струхнул…
– А ты? – вмешался Ростик.
– Что я?
– Как удрал от них?
Пестель пожал плечами. Складывалось впечатление, что ему это даже не пришло в голову.
– А чем отличаются койоты от шакалов?
Глаза Пестеля блеснули.
– Ты можешь считать, что шакалы приручаются, а койоты нет.
– Я предпочитаю собак, – отозвался Ким и был, конечно, совершенно прав.
Ростик посмотрел на небо. Вокруг этого солнца висела какая-то серятина, какой на Земле никогда не бывало. Там если вставало солнышко, то мир окрашивался в свои краски, а небо – в голубизну.
– У собак тут могут быть большие проблемы, – сказал Пестель.
– Почему?
Солнце, дневное светило, тут было чужим шаром, который изливал на них и на весь мир жару. Стоило представить себе это, как в сердце, несмотря на сытный завтрак и спокойный, напоенный ароматом акации воздух, закрадывался холодок. Ростик потряс головой, чтобы развеять наваждение, но оно не проходило.
Внезапно на улицу выкатила машина. Только сейчас Ростик понял, что не видел на улицах машин. Это был газетный «уазик». Антон, восседавший за баранкой, притормозил напротив лавочки и вышел. Эдик тоже вышел, вытираясь панамой, наверное, в машине было еще жарче. Он начал говорить, словно они и не расстались у обсерватории.
– На всех предприятиях введено особое положение. Тока пока не будет, но воду подавать смогут, включив насосы на солярке. Два часа утром, два вечером.
– Каких часов? – спросил Ким. – Тут время другое, Перегуда же сказал…
– Пока приказано считать в сутках двадцать четыре часа, а лишнее время добавят минутами.
– Так сколько же сейчас времени? – спросил Ростик, вспомнив, что по хронометру на стене еще нет полдня.
Ему никто не ответил. Тогда Антон сказал:
– А вокруг города установят сплошной периметр. Чтобы не было как на биостанции… – Он запнулся, видимо, не хотел этого говорить, но вырвалось.
– И до каких пор? – спросил Ким.
– Пока не утрясется.
– Так, может, вообще не утрясется, – ответил Пестель. – Подумайте, как это, – он обвел рукой и улицу, и сизое небо над собой, и неподвижные, словно нарисованные, деревья, – как это может утрястись?
– Ты очень странно рассуждаешь, – сказал Эдик. От волнения акцент у него стал заметнее. – Если началось, то может и кончиться.
– Ничего не кончится, – буркнул Пестель и стал разворачивать велосипед, чтобы ехать домой.
Перед этим он, конечно, забрал у Ростика мышонка. Судьба у того была незавидная, он должен был погибнуть под препарационным скальпелем
