километров через лес. Но бабка сделала свое дело – через год родился Боря.
На кровати проснулся и заплакал мальчик. Рая положила на стол часы и легла рядом с Борей. Сын по-хозяйски достал из комбинации тяжелую грудь и присосался к крупному темному соску. Рая приподнялась на локте и стала неотрывно смотреть на безмятежное личико. Сын уперся ручками в грудь и глядел на неё с обожанием, не моргая, всем телом втягивая в себя молоко.
Утром за ней придут. Дадут срок как жене врага народа. Повезут в телячьих вагонах в пересыльную тюрьму, а оттуда по этапу погонят на Сахалин или в Воркуту. О судьбе мужа она никогда не узнает. А Борю отдадут в спецдетдом – в «мамочкин лагерь».
Судьба, как стрелка часов, совершив круговой обход, возвращалась к началу. К воздаянию за содеянное.
Об этом содеянном не знал никто, кроме Раи.
В двадцать седьмом они с матерью жили на Дальнем Востоке, в селе Волочаевка, среди серых сопок, редких лесов и обмелевших рек. Ближайший колхоз находился в девяти километрах, и ранним утром женщины шли туда по грязи и снегу, а поздним вечером возвращались обратно. Еды было мало, картофельные очистки ценились на вес золота, в помол добавляли траву, летом варили пустые щи из крапивы. Рая была хилая, опухшая от голода и на работе быстро утомлялась. В колхозе на неё косились. Однажды председатель вызвал ее к себе и предложил устроиться нянькой в спецдетдом Хабаровского Дальлага. Платили там хорошо и давали сверх жалования продуктовые карточки, но работа была сложной – одной без выходных ухаживать за маленькими детьми. Рая с матерью просовещались всю ночь, а наутро решили, что хуже уже не будет, и двинулись в путь. На следующие сутки Рая приступила к работе в «мамочкином лагере» – в бараке, где жили дети осужденных женщин. Было там около тридцати ребятишек – от года до шести лет, неимоверно запущенных, побритых налысо, с раздувшимися от голода животами, с гноящимися чирьями. Рае надо было их накормить, одеть, повести гулять, уложить спать – работы было слишком много, крутись как хочешь, тут уж не до жалости. По утрам, чтобы успеть накормить всех, она привязывала каждого малыша к кровати полотенцем, ставила рядом кастрюлю, только что снятую с огня, и, как индюка, напихивала его пылающей кашей. Затем переходила к следующему. По ночам дети плакали, звали маму и писались от страха. Рае приходилось по восемь, по десять раз за ночь вскакивать, и через две недели она озверела от бессонницы. Тогда наутро каждого, кто описался, она заворачивала в матрас, как колбасу, и трясла за ноги, чтобы моча стекала на голову, а если кто-то из малышей ходил под себя по большому, заставляла съедать экскременты. За баловство она секла их летом крапивой, а зимой прутьями. Вначале Рая относилась к этому как к вынужденной необходимости – дети шалили, мешали ей работать, но позже, когда они моментально стали выполнять приказы, дрожа от страха, готовые в любую минуту броситься к её ногам, лишь бы их не били, – вот тогда Рая почувствовала власть. В детстве над ней смеялись,
