влезали в долги или совершали иные глупости, Мелдерис презирал и считал слабаками. Удача таких не любит! Да и сам слабый пол рохлей не жалует. Женщины с такими играют только, а любовь дарят тому, у кого сильная рука, кто их капризам не потакает. Сильная рука везде нужна: и с дамами, и с самолетами…
Мелдерис был человеком стальной воли: решил – сделал. Для него слово «невозможно» не существовало. Это для других – тех, кто пожиже, кто умом или характером не вышел. Он вспомнил, как в Гамбии, сразу после перелета, какой-то журналистишка – улитка в пиджаке – все допытывался: «Было ли вам страшно?» да «Что вы чувствовали?». Не объяснишь трусливому хлыщу, что страх – это враг, один из многих, а он, Герберт, на то и мужчина, чтобы побеждать врагов. Любых. Всех. Он никогда не сдается, поэтому всегда первый.
Всегда, да не всегда… Линда! Однако если быть до изнанки честным – не в девушке дело. Вернее, не только в ней. Конечно, барышня привлекательная: с формами, держалась скромно и одновременно расковано. В общем, герой-летчик пленился – обычное дело: Герберт любил женщин, а женщины любили его. В каждом городе, где он задерживался хотя бы на пару дней, без амурных историй не обходилось. И чаще всего не ему, Герберту, приходилось добиваться неприступных красавиц – красавицы сами искали встреч, назначали свидания. И не какие-нибудь экзальтированные пигалицы, нет – дамы с положением, с состоянием! А простушка Линда ему – известному летчику, популярному писателю, национальному герою (этим титулом его сам президент Ульманис величал, когда награждал орденом Трех звезд), к тому же, чего уж скромничать, очень импозантному мужчине – предпочла какого-то молокососа, да к тому же из жидов. Жалкого человечишку. Такого и соперником-то назвать стыдно!
Он и сам понимал, что лучший выход – перестать ворошить память. Забыть, как будто ничего и не было. Только так можно сохранить достоинство. Однако снова крутил в голове эту глупую историю эпизод за эпизодом, словно расчесывал зудящую язву.
Прошлой весной, когда он оказался в Даугавпилсе по казенной надобности… Всего-то времени прошло, а кажется – в другой жизни. И власть изменилась, и доходы… Он тогда мог себе многое позволить и, что греха таить, позволял. Например, ежедневно ужинать в «Авотиньше».
А теперь! Пришлось втянуть голову в плечи и не высовываться. На офицерский корпус бывшей армии бывшей Латвийской Республики (какое ужасное, безысходное слово – «бывшей») Советы обрушились со всей пролетарской ненавистью: арест за арестом. За ним тоже могли прийти в любой момент. Мелдерис, никогда не бегавший от опасности, при мысли об НКВД чувствовал не просто страх – панику: ноги ватно подгибались, по позвоночнику полз влажный озноб. Сколько ему еще оставаться на свободе? Судя по всему, не так уж и долго. Надо все-таки попробовать сбежать за границу, пока есть возможность… Шансы, конечно, не велики, но он должен попытаться. Тихая безопасная Швеция так близко. Герберт не сомневался, что там его, прославленного авиатора, примут со всем уважением.
