кроме записанного голоса актрисы о недоступности абонента. И через пару дней Марк осмелел настолько, что притопал в полицию, написал заявление о пропаже человека, и как будто бы успокоился, прокладывая дорогу домой той дешевой фразой, что он сделал все, что мог бы сделать на его месте другой. Через два дня ему позвонили и ошарашили новостью: Приятель погиб в автокатастрофе, сгорел дотла, и его прах теперь покоится в красивой алюминиевой урне с символом «Джу&Фру» за кирпичами Общего кремационного кладбища.
Услышав гудки, Марк уронил трубку на свои старые дневники и бумаги, которые Отряд Мухоловского оставил после Изъятия, и закурил, а потом принес остатки водки, помянул рюмкой-другой, и позже, на утро, вновь с головной болью, он подумает, что в очередной раз погружается в липкое болото запоя, и выкинет все бутылки спиртного. Но сейчас его письменный стол завален тетрадями и блокнотами, и бутылками, и скомканными листами, а ноутбук мигает сновидением.
В ежедневнике он наткнулся на запись об отце. Папаша Сенпек в то время уже регулярно заливался водкой и изредка дареным коньяком. В своих пьяных, но искренних порывах, он усаживал перед собой подросшего Марка и рассказывал, как полюбил его мать с первого взгляда, и ее привычке выстирывать белье после каждой брачной ночи. В двенадцать лет Марк отчасти понимал, о чем рассказывает отец. В своих ежедневных выгулах с дворовыми друзьями и теми, старшими, заходящими с других улиц, он уже овладел знаниями о взаимоотношениях полов. Пока терпение Мамаши Сенпек не иссякло и она пальцем, только что после маникюра, не указала отцу Марка на выход из квартиры и семьи, тот успел рассказать сыну почти все подробности их жизни.
Память об отце, как пьянице, стала стимулом к протокольному выносу алкоголя из дома следующим утром и его «уничтожении на жертвенном костре» мусорного контейнера под взглядом птиц, крыс и собак. Еще там был случайный бездомный, который, может быть, лишился дара речи на несколько секунд, слушая журчание из бутылок, а потом подумал «почему ты просто не отдал их мне?», о чем не подумал Марк.
Поднимаясь в дребезжащем лифте, Марк ощутил вновь ту всеобъятную пустоту и одиночество. Кабина покрыта граффити и смрадными словами, номером телефона Нади, которая «не прочь», но, скорее всего, цифры ложные или намерения. Все это одна большая сплошная шутка, тянувшаяся из одной кабины в другую, и девки по указанному номеру либо не существует, либо она невинная и непорочная, не подозревает, что какой-то наглец или какая-то нахалка, вероятно, знакомый или знакомая, накарябал ее личный номер.
Сенпек был почти уверен, что потерял единственного настоящего друга.
***
Вскоре настал тот момент, когда Марк в один серый ветреный день обнаружил, что в его карманах почти звенящая пустота. Он обыскал квартиру, и смог найти лишь несколько смятых джуттсов, на которые хватит купить только молока и хлеба.
«Хочуесть», ― подумал Сенпек.
«Хочукурить»,
