смеяться над Емелей. Когда он видел, что Колбасова доводят до точки кипения, ему было жаль его.
Неужели Емеля не понимает, почему над ним смеются? Почему он не может избавиться от своих странных привычек? Вот, например, он вечно все преувеличивает, причем так плоско и глупо, что даже первоклассник раскусит.
Вчера на перемене, когда мальчишки рассуждали, какой нож в военной компьютерной игре круче, он зачем-то встрял в разговор и сказал, что у его деда есть настоящий казачий кинжал, которым можно разрезать надвое падающий волос. Увидев, что его слушают, Колбасов округлил глаза и стал размахивать руками – был, дескать, случай: его дедушка вышел один на один на кабана и убил зверя этим кинжалом.
«У кабана слишком толстая шкура, – сказал кто-то. – И жира еще больше, чем у тебя, Колбасов». Емеля, чувствуя, что теряет интерес зрителей, еще больше выкатил глаза и принялся доказывать, что кинжал был длинным. В подтверждение он развел руки, как неудачливый рыбак, упустивший большую рыбу. «Это уже сабля», – подколол Урбанский, зачесывая рукой свои красивые длинные волосы, и все вокруг разразились смехом.
Емеля раскачивался на перилах школьного крыльца. Заметив Илью, он перепрыгнул через высокую ступень и с грохотом приземлился перед мальчиком. Сегодня он был в приподнятом настроении. «Что его так ко мне тянет?» – с горечью подумал Кротов.
– Пошли. Динь-дон!
– Что за «динь-дон»?
– Это значит Великая Тайна. Большой секрет. Идем со мной.
Колбасов легонько потянул Кротова за рукав. Илья поморщился – коленка, на которую он упал во время драки, горела огнем.
Колбасов снизил голос до шепота:
– На дороге перед школой птицу сбила машина, она застыла в смоле, как древний археоптерикс.
Он скривил рот, обнажив зубы и растопырив пальцы, как когти, изображая найденное чудовище. Хотя у Ильи настроение было хуже некуда, он рассмеялся и должен был признать, что Колбасов и сам любит, когда над ним смеются.
– И что тут такого? Ты что, никогда не видел мертвую птицу?
– Я не сказал главного. У нее две головы.
«Ну конечно, – устало подумал Кротов. – Мели, Емеля!»
– Две головы, как на пятирублевой монете, – продолжал круглощекий мальчик, нервно хватая пальцами и без того растрепанные волосы, – только головы повернуты друг к другу и держат кость. Вот так.
Он и это сумел изобразить вполне правдоподобно.
– За мной должна приехать мама, – пробубнил Илья.
Но Емеля, громко сопя, уже тащил его за рукав к школьной калитке…
И вот они смотрели на то, что когда-то было вороной. Или двумя воронами? На этот раз Колбасов ничего не преувеличил, и было совершенно неясно, двуглавая это птица или две разные особи.
– Не могли же две вороны одновременно попасть под машину… – сказал Илья, глядя на два клюва, которые даже после смерти не выпустили кость.
Емеля
