В ушах все еще звенел ультиматум генерала Ван Алена. Она никак не могла выбросить его из головы.
– Такое чувство, будто во мне что-то умерло, – произнесла Эмили. – Так больно. Порой даже не продохнуть.
– Всегда особенно больно, когда первый раз разбивают сердце, – сказала Каролина. – Но вот увидишь, – Эмили снова повернулась на бок, – твое сердце заживет, станет крепче, чем прежде. Поверь мне. Сердце – прочный орган. Чем чаще его разбивают, тем выносливее оно становится.
– Я не могу это обсуждать сейчас. Прошу, оставь меня.
Но Каролина не представляла, как можно что-то оставить. Это было не в ее натуре. От природы человек деятельный, организатор – тот, кто приглаживает перышки, решает проблемы, – в глазах родных детей она обладала волшебной силой. Но в кои-то веки Каролина растерялась. В сложившейся ситуации, как ни поступи, исход будет неблагоприятный.
Никто не учит, как быть матерью, думала она, поднимаясь с кровати. Можно научить всему остальному – как сервировать стол, танцевать котильон и говорить по-французски, но уроков по воспитанию детей никто не дает. Несмотря на полный штат нянек и гувернанток, Каролина, в отличие от своей матери, детьми всегда занималась сама. Собственноручно купала и переодевала их, сама читала им на ночь сказки. Училась быть матерью путем проб и ошибок, и Эмили, будучи ее первым ребенком, настрадалась от этого больше всех. Каролина опасалась, что в отношении Ван Алена она совершает еще одну ошибку.
Она побрела в свою спальню. Спиной прислонившись к двери, оглядела комнату. Эта комната, большая и просторная, служила ей и кабинетом. В углу стоял письменный стол, сделанный для нее в Париже Альфредом Эммануэлем Луи Бердли. Она давно никому не писала и сейчас подумала, что сочинение письма отвлечет ее от тягостных мыслей. Положив перед собой лист желтоватой веленевой бумаги, на котором сверху было выгравировано ее имя, Каролина начала писать письмо кузине Матильде Браунинг, которая спрашивала у нее совета по поводу первого выхода в свет ее дочери. Оценивая написанное, она ощущала едкий запах, который исходил из хрустальной чернильницы, что стояла на подносе с ножками. Своим почерком она была недовольна. «Д» в слове «Дорогая» по высоте не соответствовала «К» в слове «Кузина» и «М» – в слове «Матильда». Каролина разорвала письмо и принялась писать новое, но на середине бросила и тоже его разорвала.[10]
Она встала из-за стола и пересела в мягкое кожаное кресло, лицом к скалам и морю. Обычно рокот прибоя действовал на нее умиротворяюще, но не сегодня. Опустив голову в ладони, она спрашивала себя: «Как мне быть? Что я делаю не так?».
Размышляя о своих дочерях, Каролина приходила к выводу, что только Хелен охотно следует по ее стопам, готова строить свою жизнь в светском обществе, а Шарлотта… Шарлотта была бунтаркой. Совершенно другая по природе своей, она проявляла интерес ко всем явлениям и людям, которые вызывали бы у Каролины протест.
Альфред Эммануэль Луи Бердли (1847–1919) – один из крупнейших краснодеревщиков 2-й половины XIX в.
