в сугробе, рядом лежали неподвижно три человека, четвертый полз, хрипя, прочь, к дороге.
Очень болели руки. Ладони. Обе. Сашка посмотрела на них; указательные пальцы были в липкой пленочке крови, как в темных напальчниках.
Она огляделась, ища кого-то. Тут только что кто-то был; тишина, темнота, прокатила машина по дороге, не остановилась…
Сашка опустила руки в снег.
Рядом, в переходе, помещался телефон-автомат. «Скорую» вызывают бесплатно. «Ноль-три».
Утром мама, собираясь на работу, напевала и резала хлеб. Сашка пришла из своей комнаты, и слова рвались из нее, подступали к горлу.
«Мама, – хотела она сказать, – не отпускай меня в Торпу. Я не поеду туда. Они что-то делают со мной, я не знаю что. Я не могу туда ехать, я боюсь!»
– Доброе утро, Сашхен, – мама улыбнулась и заложила за ухо прядь, упавшую на глаза. – Яичницу будешь? С колбаской?
Сашка увидела ее лицо, мягко подсвеченное утренним солнцем. Мама была жива, здорова и счастлива. За стенкой шумела вода – Валентин принимал душ.
– Угу, – промычала Сашка, не размыкая губ.
Вернулась к себе в комнату, закрыла дверь. Упала на четвереньки. Ее стошнило; несказанные слова раскатились по комнате золотыми, выпачканными слизью монетами.
– Девушка! Вставайте!
– А?
Темнота. Покачивание вагона.
– Девушка, Торпа через пятнадцать минут! Вставайте, у вас билет до Торпы!
Спали люди под пыльными железнодорожными одеялами. Окна запотели, кое-где покрылись изморозью. По обе стороны вагона проплывал снег, снег; где-то на столе звенела ложка в пустом стакане.
– Я хочу, чтобы это был сон, – пробормотала Сашка.
Но ничего не изменилось.
Часть II
В конце апреля затяжная холодная весна вдруг сменилась почти летним теплом. Однажды утром, в половине пятого, Сашка проснулась с твердым желанием вымыть окно.
Уже просыпались птицы. Уже разошлись облака. Сашка села на постели; с тех пор как третий курс сдал свой «переводной» экзамен и отбыл на «другую базу», в общежитии стало просторнее. Лиза нашла наконец-то для себя квартиру и жила теперь в городе, в переулке между Сакко и Ванцетти и улицей Труда. Оксана перебралась к подружке из группы «Б», и Сашка, вот роскошь-то, получила в свое распоряжение всю двадцать первую комнату.
Она нащупала ногами тапочки. Подумала: «Вот тапочки, в них не холодно». Встала. Постояла, примериваясь к изменчивому вектору тяготения. Подошла к окну.
Последние недели ей хотелось изобразить на стекле свое отражение. Она рисовала по вечерам, когда снаружи было темно, а в комнате горел свет. Сашка рисовала отражение гуашью. Каждый день получалось по-новому. Утренний свет тщетно пытался пробиться сквозь ее рисунок; гуашь была непрозрачная и ложилась густым слоем.
«Надо набрать воды, – подумала Сашка. – Окна моют водой».
Она подошла к двери.
