лестница, убегающая вниз. Подвал здесь глубокий и большой. Даже не знаю, зачем такой сделали. Все равно, насколько помню, в нем почти ничего не хранится.
Я пока никого не вижу, но зато отчетливо слышу шорох. Осторожно спускаюсь, готовясь отпрянуть. Вдруг Морозов смог сам освободиться и сейчас как шваркнет меня чем-нибудь по голове. Снова шорох, резко дергаюсь и поворачиваюсь. Привалившись спиной к дальней стене, прямо на бетонном полу сидит мужчина. Его правая рука вывернута вверх и пристегнута наручником к проходящей рядом трубе. Голова опущена на грудь, как будто он дремлет. Это странно. Я издавала достаточно шума, чтобы меня услышали. Вряд ли в такой ситуации у человека может быть настолько глубокий сон.
Неуверенно подхожу ближе и опускаюсь перед пленником на корточки. Только сейчас он медленно приподнимает голову и смотрит на меня мутным взглядом. Щурится и мотает головой, словно отгоняя видения. Кажется, думает, что я ему снюсь. Пока мужчина борется со сном или явью, я внимательно осматриваю его. Очень бледное лицо, разбитые в кровь губы. Ссадина на скуле. В первый раз вижу его в одежде с короткими рукавами, открывающей мрачную татуировку на предплечье. Но разглядывать рисунок нет времени.
Понимаю, что из одежды на нем только порванная футболка и перепачканные грязью джинсы. И еще кроссовки. Ни свитера, ни куртки. А здесь очень холодно. На мне теплая парка, но зубы уже выстукивают дробь. Хотя не уверена, что от холода. Скорее, от того, что вижу. А вижу я кровь. Ею измазана вся правая часть его тела, рукав футболки с той стороны тоже пропитан кровью. И даже на полу небольшая лужица. Меня начинает мутить. Сквозь разорванную ткань видны синяки и кровоподтеки. Но столько крови явно не от них.
Сколько он тут сидит? Мы виделись вчера днем. Похоже, словили его вечером. Значит, как минимум, ночь плюс сегодняшние полдня. И все это время медленно истекает кровью.
– Богдан, вы меня слышите? – спрашиваю, вглядываясь в его лицо. Он чуть отодвигается от стены, подаваясь ко мне, и с шумом выдыхает, кривясь от боли. На стене за его правым плечом остается кровавый след. Видимо, рана там. Надо скорее выбираться отсюда и везти его к врачу. Плохо, что сам Морозов, кажется, мне не помощник. Все также мутно смотрит на меня и молчит. Ну да, зачем разговаривать с видением?
– Богдан, пожалуйста, вы сможете подняться и идти? – не прекращаю попыток достучаться до него. А он вдруг дергается, и я слышу скрежет наручника по трубе. И тут отчетливо понимаю, что упустила одну маленькую проблему – чертов наручник! Как я его сниму? Озираюсь по сторонам в слабой надежде, что мне повезет, и ключи где-нибудь поблизости. Но сама понимаю, что это было бы верхом глупости. Конечно, их здесь нет. Поднимаюсь на ноги и шагаю ближе к трубе. Осматриваю наручник. Вижу под ним содранную до ран кожу. Видимо, пока Морозов был в состоянии, пытался освободиться.
Со всей силы дергаю трубу, но она не поддается. Это не какой-нибудь пластик, а металл. Черт! Что же делать?
