меня. – Мне надо выяснить, какие сведения достоверны, а что всего лишь слухи, порожденные страхом.
– И как, этот гонец сказал тебе что-то такое, чего ты не знал? – спрашиваю я. Кэл качает головой, и я вижу, какой усталый у него вид: под глазами у него темные круги, щеки впали и покрыты щетиной. Неудивительно, что он так измотан: после нашей последней поездки за пределы Монта столицу наводнили шпионы из Аргонии и Ставина. Их послы устраивают приемы для богатых и именитых монтрисианцев, пока их шпионы вынюхивают и высматривают у нас за спиной.
– Половина того, что я слышу, – отвечает он, – мифы и россказни.
Я кладу руки на его виски и начинаю их массировать. Если бы я могла снять с его плеч бремя забот, я бы это сделала. Он для меня в куда большей мере муж, чем король Хансен.
Он кладет голову на подушку, оливковая кожа его лица выделяется на фоне крахмальной белизны постельного белья, его глаза блестят в мерцающем свете свечи.
– Жители Стура клянутся, что их пруд почернел от темной магии, а затем покрылся сиреневым льдом. К тому же распространилась новость о том письме из Ставина…
– На которое до сих пор всем было наплевать, – перебиваю его я. – Даже Хансен считал, что Гораник – Горан – это всего-навсего разжигатель войны, ищущий предлог, чтобы вторгнуться к нам. Но сейчас все изменилось. Люди боятся.
Кэл вздыхает, гладит меня по волосам. Его прикосновение успокаивает меня, и я едва удерживаюсь от того, чтобы закрыть глаза.
– Страх заразителен, – говорит он, – особенно когда речь идет об афразианцах. Но нам надо узнать больше. Возможно, рассказы о действиях монахов все же преувеличены.
– Скажи это освиставшим меня в той деревне. Быть может, Хансен в кои-то веки прав и нельзя доверять Горанику. Ставин никогда не стеснялся развязывать конфликты и пользовался любым случаем, чтобы расширить свои границы.
– Часть проблемы, – говорит Кэл, тщательно выбирая слова, – заключается в том, что это произошло в Монтрисе, а не в Реновии. Это напоминает всем, что ты реновианка.
Я прижимаюсь к нему, пытаясь напитаться его силой.
– Но с какой стати мне совершать такую жестокость, а потом оставлять такой явный знак?
– Никто из тех, кто тебя знает, никогда бы в это не поверил, – замечает Кэл.
– Но они меня не знают, совершенно не знают, – в отчаянии восклицаю я. Мне вдруг приходит в голову, что мое положение здесь так же неустойчиво, как и мой брак.
– Я ни за что не допущу, чтобы с тобой что-то произошло, – отвечает Кэл, не сводя с меня глаз. Он обнимает меня, и я чувствую, как замедляется биение его сердца.
– Монтрисианцы ассоциируют афразианцев и их темную магию с Реновией, – говорю я. – И, думаю, это понятно. Основатель их ордена, король Фраз, жил в Реновии, и наше королевство так и не смогло ни разгромить, ни сдержать его последователей. И вот теперь я, реновианка, – новая жена короля Монтриса.
Кэл
