гнутых алюминиевых кастрюль и сковородок с налипшим на них песком. Никакой еды Кабанов не нашел, но если бы нашел, скажем, жареную куриную ногу, не стал бы ее есть даже под угрозой смерти. Во всяком случае, ему так казалось.
Совершенно случайно он наткнулся на источник воды. У стола, за которым работала Толстуха, стоял эмалированный бак с погнутой крышкой. Когда Кабанов приподнял ее, то уловил запах ржавчины и болотца. Вода была теплой, видимо, нагретой объемным крупом Толстухи – бак с водой она использовала в качестве табуретки. Возможно, таким способом она следила за экономным расходом воды. Стоило Кабанову представить, как Толстуха расставляет ноги пошире, приподнимает юбку и водружается на бак, так чувство жажды тотчас прошло. Поборов брезгливость, Кабанов помыл в баке руки, а потом вытер их об рубашку.
С горящей свечой он заполз в спальню. Здешний воздух снова напомнил Кабанову о своей особенности – по вкусовой насыщенности и консистенции он напоминал протухший кисель. Кабанов стал дышать ртом. Опустившись на четвереньки, он первым делом заглянул под нары и увидел аккуратные ямки, похожие на те, какие вырывают животные семейства кошачьих, чтобы отправить естественные надобности. Каждая ямка была прикрыта тряпочкой или газеткой. Разумеется, Кабанов сразу предположил худшее (впрочем, почему худшее? Скорее, типичное). Но на сей раз он ошибся. В ямках хранилось вовсе не то, о чем он подумал. Там лежали продукты. Бульонные кубики, макароны, супы быстрого приготовления, обгрызенные и раскрошенные кусочки хлеба, печенье, конфеты. В одной из ямок Кабанов увидел половинку шоколадного батончика, причем край его был не откушен, а гладко слизан, как у мороженого. В какой-то ямке продуктов было больше, в какой-то меньше, но, в принципе, набор был один и тот же.
Кабанов долго колебался, прислушиваясь к своим чувствам и оценивая, что сильнее: чувство голода или брезгливость. Брезгливость снова победила, и он не посягнул ни на печенье, ни на конфеты.
Ничего более интересного Кабанов не обнаружил, кроме немыслимого количества тряпичной рвани, из которой, по-видимому, женщины шили себе простыни и одеяла. Углубленное исследование бытовых нор привело Кабанова в состояние глубочайшего уныния. «Довольно! – подумал он. – Пора и честь знать. Нехорошо так долго пользоваться добротой людей, приютивших меня!»
Снова заполучить струю нервно-паралитического газа ему не хотелось, и Кабанов решил в корне поменять тактику действий. Он полагал, что азиат обязательно должен быть падок на лесть и, как всякий мелкий начальник, размякать от угодничества. Работа в карьере тем временем подошла к концу. Женщины, шатаясь от усталости, вернулись в мастерскую, на входе которой стоял Бывший и собирал мзду. Кабанов заметил, что каждая труженица держала в руке небольшой пакет с продуктовым набором и какими-то дешевыми безделушками: платочками, блокнотиками, карандашами. Полудевочка-Полустарушка дала Бывшему упаковку мятных таблеток. Зойка Помойка – восьмушку
