электрик, стоящий рядом. Достав старую фляжку, он смачно глотнул ее содержимое. Степа был уверен, что внутри точно не вода. Ему тут же захотелось присоединиться к мужику и во вздохах, и в выпивке, но врожденная брезгливость не позволила попросить поделиться спиртным, и оттого он лишь тяжело вздохнул. Возможно, даже тяжелее своего новоиспеченного друга.
Глава 6
Живи тихо – не увидишь лиха
Адам сидел и безотрывно смотрел в одну точку, пока остальные гости тринадцатого этажа разбрелись по нему, изучая свое неожиданное убежище. Точку он выбрал на лбу человечка, изображенного на плакате, которым так гордился в последнее время шеф. Это был даже не человек, скорее, какой-то инопланетянин. Посмотрев этот фильм, он ничего толком в нем не увидел, поэтому не понял, почему этот тусклый двуцветный постер такой дорогой, да и, если честно, не хотел знать. Он не признавал Малевича и других авангардистов – Адам был воспитан в Третьяковке и умел ценить красоту.
Его мама работала смотрителем в музее. При словах «смотритель музея» люди обычно представляют себе человека, сидящего весь день на стуле в углу и иногда засыпающего от скуки. Но Адам знал, что это не так. Иногда его маме даже не удавалось ни разу за день присесть, не говоря уже о возможности пообщаться с сыном, забегавшим к ней на работу после школы. Если случалось именно так, то Адам сам пускался гулять по знакомым с детства залам. Обязательно подходил здороваться к Пушкину, жалел княжну Тараканову, стараясь мысленно сбросить с ее кровати крысу, и мечтал хоть раз сходить на охоту, чтобы послушать байки усатого старика, которые он так эмоционально рассказывает своим друзьям на привале. Но особой любовью Адама был Айвазовский и его море. Маленький мальчик грезил им, потому как настоящее море он не видел еще ни разу. Накопить на путешествие к нему у мамы Адама никак не получалось. Хоть она и была еврейской женщиной, но, видимо, этот ген бережливости был у нее атрофирован, и экономить она не умела. Они с Адамом тратили всю зарплату за первые три дня, посещая дорогие рестораны и магазины, а после весь месяц сидели на макаронах и гречке. Именно поэтому ни один из этих продуктов Адам не мог терпеть ни в каком виде – они напоминали ему о нищете и одиночестве. Именно в тот период, именуемый мамой «макаронно-гречневые времена», особо остро чувствовалось то, что им некому помочь на этом свете.
Вдруг в его поле зрения показалась девчонка, она подошла к плакату, на который уставился Адам, и стала трогать его толстую раму. Чем этот плакат мог заинтересовать ребенка, ему было непонятно – то было некрасивое и скучное полотно: на фоне схематичных небоскребов нарисован то ли человек, то ли робот, а вверху название Metropolis. Хотя, возможно, ее привлекла именно массивная рама с толстым противоударным стеклом.
Адам помогал шефу в покупке этого постера и еле сдерживался, чтобы не поморщиться от сочетания рамы и плаката. Как сказала бы его мама: «Отсутствие вкуса – тоже вкус… Но извращенный». Так вот у Константина Конева был самый что ни на есть извращенный
