ни кур, ни Джоуи, ни Элоизы, ни овец, ни слова «нет». Он мог просто лежать здесь, и никто ему ничего не говорил. Под кроватью было так тихо, что иногда он засыпал. Мама не возражала против того, чтобы он там прятался. Она не раз говорила: «Что ж, по крайней мере, там тебе ничего не угрожает». Элоиза иногда подходила к кровати, отбрасывала покрывало и кричала: «Бу! Я тебя вижу!» – и они оба смеялись, особенно потому, что он заранее знал о ее приближении, ведь он видел ее ноги из-за края покрывала.
Но папе не нравилось, что он забирается под кровать, поэтому папа запретил ему там прятаться и всегда очень злился, если находил Фрэнка под кроватью. А сегодня воскресенье, и они едут на коляске к бабушке на ужин, и на Фрэнке хорошая одежда – чистые штанишки и рубашка. Ему велели сидеть внизу и не забираться под кровать, но, оставшись один, он сделал именно то, что ему запретили делать.
Фрэнк и сам не понимал, почему иногда делал именно то, что ему запрещали. Казалось, стоит кому-нибудь что-то ему запретить, как это оседало у него в голове, – и что еще оставалось делать? Это как пинать Джоуи. «Не бей своего брата. Никогда не бей своего брата, понимаешь? Если увижу, как ты бьешь брата, то выпорю тебя, понял?»
Но что значит бить? Иногда, когда Джоуи шел рядом, достаточно было просто дотронуться до него, и он тут же падал и начинал реветь. А бывало, врежешь ему как следует – и ничего. Больше всего Фрэнку нравилось пробовать что-то новое. Интереснее всего было испытывать что-то новое на Джоуи, тем более что кот всегда убегал, даже когда мама не выгоняла его из дома из-за грязи. Фрэнку было предельно ясно: если ты что-то держишь в руке, неважно, что именно, просто необходимо это как-то использовать. Если это камень – нужно поскрести им о землю или о стену. Если вилка – надо ткнуть ею в яйцо, или стол, или Джоуи. Если палка – нужно ею что-нибудь ударить. Если отвертка – нужно закрутить винт, папа показал ему, как это сделать. На Рождество мама подарила ему коробку с восемью карандашами (синий, зеленый, челный, количневый, филетовый, оланжевый, класный и жеееееелтый) и книжку-раскраску, но он обязан был испытать их на столе и на коврике, на полу и на стене, и даже на собственной коже. Только стена по-настоящему рассердила родителей – его за это выпороли, – но над пятнами оланжевого у него на ногах они смеялись.
Раздался крик:
– Фрэнки? Фрэнки, я тебя не вижу! Где ты?
Он молчал. Потом появились мамины туфли, взлетело одеяло, и она вытащила его за руку из-под кровати, поставила на ноги и похлопала по спине со словами:
– Я только что погладила эту рубашку, но посмотри на нее – вся в пыли! Не знаю, что мне с тобой делать, Фрэнки!
Она снова похлопала по нему и, схватив его за руку, отвела вниз. Возле лестницы стоял папа и смотрел на них.
– Где он был? – спросил он.
– Ох, у нас в комнате.
– Где?
– Господи, Уолтер, он просто…
– Под кроватью?
– Ну…
– Нечего защищать его, Розанна. Он
