– прочное невероятно, только крепления петель на дверцах не выдержали такого срока службы.
Простояло изделие в этом доме, принадлежавшем когда-то известному в Петербурге промышленнику, наверное, еще с девятнадцатого века, но после революции хозяину пришлось расстаться и с недвижимостью, и с Россией.
Имущество, мебель, понятное дело, растащили и разграбили, только буфет зачем-то задвинули в кладовую на лестничной площадке. Как знать, может, кто и присмотрел, решил спрятать на время, да забрать не получилось. Сразу ведь не увезешь такую громадину.
В общем, когда дом переоборудовали под квартиры, дверной проем заложили кирпичом, стену оштукатурили. Вход в кладовочку, видимо, собирались сделать из комнаты, но забыли или не успели, а так сразу и непонятно, что тайное помещение внутри осталось. В блокадном Ленинграде буфет точно разобрали бы на дрова.
Уже после войны начали оформлять документацию по уцелевшим зданиям, составлять планы, тогда и обнаружили скрытые квадратные метры. Тетя Зоя на швейной фабрике работала, замуж вышла за фронтовика-механика, вот их в эту маленькую комнатку и поселили. Так буфет у нее остался.
Взглянул я на дверцу: петли гвоздиками специальными крепились когда-то, но многие выпали, дерево вокруг протерлось, а саморезы вкручивать – себя не уважать. Нашел тогда столярный клей особенно прочный, перемешал с мельчайшими древесными опилками, гвоздики подобрал, пусть не старинные, но похожие на те, что были. Заполнил отверстия, закрепил гвоздики клеевым составом – получилось прекрасно. Никто и не скажет, что ремонт состоялся.
Тетя Зоя очень радовалась, деньги даже предлагала, но у меня и рука не поднялась бы взять. Вдруг смотрю: несет она странную вещицу, большую такую, фигурную, из дерева. Понятно, что музыкальный инструмент, но только один корпус.
Тот промышленник, который когда-то домом владел, очень любил искусство, художникам помогал, музыкантам, свой театр выстроил. Это я уже потом с историческим материалом ознакомился. Как за границей его судьба сложилась, неизвестно, а вот внутри буфета, оказывается, пряталась виолончель.
Тетя Зоя ее так и хранила, завернутой в плед, как живое существо, и не показывала особенно никому. Любовалась она своей находкой.
Николай Петрович замолчал и посмотрел в окно, за которым бежали высокие ели. Давно нет тети Зои, а подаренная ею «вещица» оказалась бесценным музыкальным инструментом с трехвековой историей.
– Сколько слушаю, не устаю удивляться, – подключился к разговору Евгений. – Кстати, на ней не было ни струн, ни грифа. Зато корпус сохранился полностью целым. Но ни один специалист не дал точного ответа, чей это инструмент. И нижняя дека такая редкая – сошлись на том, что это все-таки платан. А верхняя – здесь сомнений нет: ель, конечно же, северная итальянская ель. Вот стали даже называть ее «синьориной», раз она итальянка.
– Да, с тех пор жизнь моя закрутилась-завертелась, – продолжил
