Слава… Что там ты утащила?
Я задвигался быстрее, потирая ее пальцами между ног.
– Пошел к черту, – простонала она, впиваясь ноготками мне в запястья.
– Пойду, – прошептал в ее мокрый висок. – Обязательно…
Я вышел из нее и развернул к себе лицом, тут же подхватил под бедра и усадил на столешницу. Она только удивленно открыла рот, откидываясь назад, но я ухватил за края футболки и сдернул ее через голову, оставляя ведьму голышом. Вид ее груди, плоский мокрый живот и аккуратный треугольник темных волос внизу живота перехватывал дыхание. Я подхватил Славу под бедра и медленно насадил на себя, наслаждаясь ее беспомощностью. Все, что она могла – опираться на руки позади и следовать за моим ритмом. Шлепки стали звонче, крик ведьмы ярче. Она кусала губы, запрокинув голову, и пыталась сжать ноги, а я наслаждался тем, что видел. Ведьма текла, и запах ее желания все же сломал мою идею вытрясти что-то из нее, кроме оргазма. Допрашивать ее нужно по-другому.
Мы кончили почти одновременно. Вид ее дрожащего лона добил меня, и я последовал за ней, будто на поводке.
Допросил, ничего не скажешь. Это ей впору из меня веревки вить. Только ей оно не нужно.
Слава попыталась вырваться, но я не дал. Усадил ее на себя и понес в душ.
– Не знаю я, что там было, – вдруг прошептала она, обняв меня за шею. – Я не идиотка, Горький. Вернее, идиотка, конечно, но добавлять себе проблем не собиралась. Я передала опечатанный конверт матери. И я не могу давать показания против нее, потому что ничего не знаю.
– А чего ж тогда отказывалась?
Я вошел в душевую и осторожно опустил ведьму на ноги. Она пошатнулась и нервно дернулась:
– Просто чтобы позлить! Поспать можно еще пойти?
– Не сразу. Сначала сделаем регистрацию брака.
– Ты про колено и предложение не забыл?
– Не забыл.
– Тогда оставь меня одну, Давид. У меня тут дела.
Глава 3
Представляла ли я себе когда-либо свою свадьбу? Кажется, когда мне было лет пять. Я влюбилась в мальчика из ясельной группы. А то, как он посасывал постоянно большой палец, казалось мне очень мужественным. То есть уже тогда было понятно, что мужчин я выбирать не умею. Глядя, как избранник носится с мальчишками по территории садика, я представляла, как он непременно берет меня замуж, и я жду его домой. Мне было важно, чтобы он приходил домой. Потому что к нам с мамой никто не приходил. Мы были одни.
Когда Давид вышел, я добавила воде температуру и прикрыла глаза. Было страшно. Я боялась мать. Черт знает этого Горького и что он ей наговорил. И почему он такой спокойный. Но я ловила себя на желании спрятаться за ним. Я устала. У меня не было дома. Не было того, кто бы ждал и – тем более – мог защитить. Это страшно, когда смотришь в глаза родному человеку и не видишь там ничего, что было бы про тебя. Я так долго искала в глазах матери что-то важное, что объяснило
