обессиленную и дезориентированную Россию из окровавленных буржуазных лап, после чего для окончательного установления советской власти потребовалось еще три долгих года Гражданской войны. И ведь монархистов среди активных врагов революции было абсолютное меньшинство, по большей части их ряды состояли из сторонников диктатуры буржуазии, удерживающей власть исключительно путем грубого насилия. С их точки зрения, быдло, то есть трудящиеся, ничего другого не заслуживает. Но дело в том, что идея монархии зиждется на совсем иной базе, своего рода духовного единении самодержца и народа – а потому ее сторонники или отошли от борьбы, или присоединились к большевикам в качестве военспецов…
– Самую большую глупость нынешний император сморозил, когда назвал себя Хозяином земли Русской, – сказал я. – Тем самым он опустил себя до уровня примитивного диктатора, удерживающего власть исключительно с помощью грубого насилия.
– Да, – сказал Ильич, – мы знаем, что вы, товарищ Серегин, придерживаетесь прямо противоположной методики, объявив себя единым целым со своим войском. Да и вообще власть ли это, или уже сознательная дисциплина, когда ваши бойцы сами, по своей воле, делают то, что необходимо для интересов дела.
– Воинское единство – это страшная сила, – сказал я, – и сознательная дисциплина играет тут подавляющую роль. Когда я посылаю управляющие сигналы о необходимости занимать оборонительные позиции или переходить в атаку, я не вкладываю в них ни малейшей толики принуждения – так же, как я не принуждаю свою руку или ногу совершить то или иное движение. Однако власть и грубое принуждение в этой системе все же необходимы – но в отношении людей внешних, для которых сознательная дисциплина является пустым звуком. Именно такую систему, сочетающую в себе все три управляющих компонента, в нашем прошлом на основе большевистской партии и советской власти создал в России присутствующий здесь товарищ Коба. Я рассчитываю, что при нашей совместной помощи и при искреннем содействии Ольги Николаевны нечто подобное удастся выстроить и в обновленной Российской империи.
– Одна половина моего я, – хмыкнул Ильич, – криком кричит о том, что все мы здесь предаем идеалы марксизма и предаем забвению кровь, пролитую борцами за свободу на Дворцовой площади, а другая сознает, что все, что товарищ Серегин рассказал о качествах европейского пролетариата и тамошней социал-демократии, есть святая истинная правда. Имея стадо лягушек в качестве союзников, надеяться на Мировую революцию по меньшей мере наивно, а посему, с неизбежностью наступления зимы после осени, через четверть века, когда вырастет новое поколение, нас будет ждать следующая судорога мировой войны, перед которой все нынешние противоречия обострятся до крайности, а буржуазия будет готова на самые невероятные преступления, невиданные в цивилизованное
